Бремя государево<br />(сборник исторических романов)

Ладмер даже руками развел от удивления, слыша такие слова от племянника, толковавшего теперь совсем другое, чем несколько дней тому назад. Но Микал был себе на уме. Это был тонкий и хитрый политик, не упускавший из виду ничего такого, что было в границах его разумения. О москвитянах он знал теперь наверное, что идут они здоровые и грозные, вопреки пророчеству Арбузьева, предсказывавшего, что поход истомит и обессилит их до крайности, так что, в конце концов, их можно будет прихлопнуть как мух очумелых. Действительность показала противное.

Хотя надежда на удачу и не оставляла покчинского князя, но все-таки, по некоторым признакам, можно было потерпеть и поражение, почему представлялось необходимым мирволить монахам и священникам, которые, в случае нужды, явились бы посредниками в переговорах с москвитянами, ставившими духовных лиц не в пример выше людей другого сословия.

В силу таких соображений Микал заявил Ладмеру, что снимать крест с церкви и лишать иноков свободы он находит несвоевременным, после чего чердынский князь немедленно же выпустил монахов из заключения и приказал поднять крест на крышу храма, что и было исполнено в присутствии самого Микала.

— Вот так-то лучше будет, — рассмеялся Микал, поглядев на освобожденных чернецов, отвешивающих ему низкие поклоны. — Пусть Бога они молят за нас на свободе, а взаперти какие они молельщики!..

— Не спастись нам молитвами ихними! — буркнул Ладмер, злобно поблескивая глазами. — А Войпель, быть может, помог бы, только жертву принести ему надобно…

— Об этом в другой раз мы потолкуем, — понизил голос Микал, — а пока православные мы люди, не отщепенцы от веры христианской. Не надо этого забывать…

— Умен ты, князь, не по разуму своему, кажись! — пробормотал Ладмер и простился с племянником, уехавшим в свою Покчу.

А дни между тем текли своею чередою, принося в Покчу известия одно безотраднее другого. Разведчики то и дело являлись к Микалу, докладывая ему о передвижениях московского воинства. Одни убежденно говорили, что врагов такая сила валит, что даже сочесть их невозможно. Другие сообщали о грозном виде неприятельских ратников, закованных в сталь и железо, увешанных мечами и саблями, пока еще спокойно лежавшими в ножнах, но в недалеком будущем готовыми обрушиться на пермские головы. Препятствия не останавливали москвитян: через болота они проходили по настилу из бревен и жердей, рубившихся тут же на месте; через реки, которые пошире, переправлялись на плотах, связываемых на скорую руку, на узеньких же речках наводили мосты, отличавшиеся необычайною прочностью. Направления они держались неопределенного: сначала сплыли с Черной на Каму-реку, там вышли на берег и двинулись прямо на запад, но потом вдруг повернули к северу и шли в эту сторону в течение четырех дней, сбивая с толку пермских разведчиков. Куда ударят москвитяне? Этот вопрос занимал всех, в особенности же князя Микола и Арбузьева. Последний был, видимо, обескуражен. Он ждал, Что воеводы Ивана Московского приведут в Пермь Великую жалкие скопища оборванных, оголодавших людей, потерявших в походе образ и подобие человеческие; между тем на деле выходило иначе. Враг приближался грозный и могучий, способный скрутить в бараний рог обитателей лесов и болот, дерзнувших нанести обиду московским купцам, ведущим торг в городе Чердыне.

«Проворны ведь черти проклятые! — мысленно бесился новгородец, раздосадованный известиями о свежем виде вражеского ополчения, — Ничего им нигде не содеется! Как будто деревянные они… о хворости слыхом не слыхивали. Эх, кабы чума их схватила, что ли, небось позабыли бы тогда, как сторонних людей обижать!..»

Но чума не схватывала москвитян, к великому сожалению Арбузьева и пермских князей. Вместо того, теплая и сухая погода давала им возможность делать большие переходы, удивлявшие наивных пермян, не понимающих, как можно такому огромному ополчению пробираться прямиком через леса и болота, где они сами с трудом проходили.

— Просто удержу им нет!.. Так и прут как медведь на рогатину!.. — разводили руками разведчики и передавали разные устрашающие подробности, заставлявшие замирать от страха сердца слушателей.

Но вот через полторы недели после первого известия о появлении врага на рубеже пермской земли, в Покчу прибежал по лесной тропинке посланный изкарского князя и сообщил такую новость:

— На Изкар идут москвитяне! У Низьвы-реки уже стоят… Там они человека одного поймали, который в селении Кам-горте жил. И стали они его спрашивать: как бы на Изкар полегче попасть? А человек тот немым прикинулся, ничего в ответ не сказал. А ночью убег он от москвитян и князю Мате обо всем доложил. А князь Мате тебя о том оповещает, князь высокий. Пускай-де готовятся в Покче, и в Чердыне, и в Уросе врага встречать, либо Изкару помогу давать, ибо неведомо еще, пойдет ли вся рать московская на Изкар, аль часть только на него насядет, а остальные на Покчу пойдут, либо на Чердын, либо на Урос, куда им лучше покажется…