Бремя нашей доброты

Казалось, что-то давешнее, родное в ней вот-вот проснется, но стоило окликнуть ее, как она тут же сматывалась. Любила, что верно, послушать издали человеческие голоса, и люди - господи, чего они ей только не плели! Какие только прозвища не придумывали! Чем только не пытались заманить, но, увы, - на расстоянии все шло гладко, но вот сделан шаг, и все сгорело, и все нужно начать сначала.

Людская молва была в те годы всем - судьей, поэтом, сознанием народным, и вот уже начала степь обрастать легендами. Говорили, что рыжая мстительница - выгнанная пастухами собака, которая не смогла уберечь стадо, и теперь мстит. А еще говорили, что это волчица, постигшая горе людское и предавшая своих ради справедливости. Утверждали даже, что по ночам она меняет не только окраску, но и обличье, и не следует удивляться, если встретишь ее бог знает в каких краях, бог ведает, в каком обличье. Еще немного, и она исчезла бы в область фантастики, но вот под осень по степным ярмаркам разошлась другая, прямо-таки невероятная новость. Жители какой-то глухомани хвастали, что в один прекрасный день эта рыжая мстительница, оставив свои счеты с хищным миром, забросив свои разбойничьи тропы, вошла к какому-то мужику во двор и стала самой обыкновенной домашней шавкой.

- Да быть такого не может!

А между тем вот поди ж ты... И что обиднее всего - ну, выбрала бы хоть село посытней, понадежней, что ли, а то одно название, что село, а если вдуматься, то и название не бог весть что - Чутура. Скорее всего в той долине был колодец с большой деревянной бадьей вместо ведра - вот та самая бадья и называется Чутура. Со временем вокруг колодца стали строиться, но место для поселения тоже было не ахти какое. Долина была узка и коротка всего двести домиков, и уже остальным приходится строиться в голом поле. Простора много, но ни соседей, ни уюта...

Ну, рассуждали меж собой светлые головы, положим, приглянулась ей Чутура, в конце концов, собака, что с нее возьмешь, так ведь и в той деревне можно было получше устроиться! И дом можно было выбрать поприличнее, позажиточнее, со скирдами соломы, со стогом сена, с амбарами и скотом, так, чтобы и стеречь было что, и вздремнуть было где, и стянуть было что.

Так нет. Вот, назло всем, прошла село насквозь и выбрала неприметный, скромный, одинокий домик, стоявший за деревней. А по правде - так даже и не домик, а времянку, потому что жили только в одном крыле - остальное было еще в глине. Одни стены да крыша, хотя и крыша и стены - видит бог...

Стоял тот домик одиноко в поле, и вокруг никакого хозяйства, один битый кирпич да остатки от старых замесов. Впрочем, бедность, когда люди еще совсем молоды, зовется не бедностью, а началом. В конце концов, не такое уж хитрое дело взять лопату в руки, посадить рядом с домом пару орехов, пять-шесть вишенок, купить козу и накосить стожок сена, чтобы было чем той козе зимовать. Степное житье - дело не такое уж мудреное, но в том-то и беда, что молодой хозяин, хоть и веселый и острый на язык чутурянин, вечно норовил дойти до всего своим умом, а свой ум, как известно, может завести куда угодно.

Собственно, Чутура уже высказалась о его уме, придумав ему прозвище, вернее сказать, обозначив его возможные параметры, ибо в настоящей молдавской деревне перед появлением прозвища сначала освобождается некая площадка, создается необходимая атмосфера. Так вот, в данном случае площадка была уже освобождена и атмосфера создана.

Харалампие и Онаке, двое закадычных друзей, сведенных вместе странными созвездиями, давшими им такие необычные для православного мира имена, надумали в одну осень, в одно и то же воскресенье жениться. Жить со своими не хотелось им, а строиться в селе было уже негде, и им предложили строиться в поле. Казалось бы, что тут такого! Нашли хорошее местечко, поставили два домика, и живите себе на здоровье, но тут уже начинается Молдавия. Они разошлись в выборе места. Харалампие, молчун и тугодум, все откладывал выбор места для застройки, Онаке терпеливо ждал, пока в один прекрасный день по деревне не прошел слух, что Харалампие со своими уже строится к западу от села. Там, мол, и земли получше, и лес поближе, и речка в низине. После такого предательства достоинство молодого Карабуша не позволяло строиться там же, рядом, и он сказал себе: ладно, поставим домик на востоке. Мне, дескать, лишь бы глазу было привольно, так, чтобы на много верст окрест видно было, лишь бы солнце первым по утрам в мои окна заглядывало. А то, что земли там, на востоке от села, где он построился, глинистые, что воды мало и до любой большой дороги идти да идти, - этого веселому балагуру в голову не пришло. Быстрота, с которой они разбежались в разные стороны, позволила Чутуре тут же перейти к прозвищам. Харалампия Чутура прозвала Умным. Онаке она никак не прозвала, хотя любому было ясно, что только чувство такта помешало селу произнести то, что уже вертится на языке...