Бремя нашей доброты

По пахота уже шла к концу, и вот шестилемешный плуг прошелся в последний раз, игриво, запросто проглатывая узенькую полоску оставшейся стерни, и на весь край единовластно установилось царство перепаханного чернозема. Затем трактор вышел из борозды, стал спускаться по выгоревшему, выпасенному пастбищу и впервые сумел оторваться от преследовавшей его тучи пыли. Какая тут, на свободе, была благодать - жить да жить! Трактор остановился на пригорке и умолк, чуть накренившись к руслу пересохшей речки, точно его изводила жажда и он пал, не сумев преодолеть последние метры. О том, что речка давно пересохла, трактору, конечно, неоткуда было знать.

Мирча устало, по-бабьи как-то сполз с машины, прошелся промасленными руками по пыльному комбинезону, точно проверял, все ли части тела на месте, после чего нехотя зашагал к молодой раките, под которой стояла кошелка с едой. Он шел с низко опущенной головой, ни на что не глядя, и было странно, когда он издали заговорил с Карабушем - странно было потому, что в самом деле, откуда он мог знать, ни разу не взглянув в ту сторону, что там, под ракитой, стоит человек. Вместо обычного приветствия Мирча спросил то, что обычно молдаване, встречаясь, спрашивают друг у друга.

- Че май фачь? Что поделываем?

Онаке улыбнулся виноватой улыбкой человека, который, несколько заленившись, встречает односельчанина, изведенного усталостью.

- Да как тебе сказать... Жарко очень, а когда жарко, то дела делами, а в холодок таки тянет. Думал, тут, в Хыртопах, попрохладнее, да где там!

- Нашли где холодок искать.

Добравшись до ракиты, Мирча опустился рядом с кошелкой и, медленно подняв голову, точно она у него болела, в первый раз взглянул на своего тестя.

- Чего это вы так нарядились? Праздник, что ли, там в деревне?

Онаке сдвинул шляпу на глаза - остер же на язык этот его зятек, ну да пускай, он, когда злится, становится умнее и даже лучше выглядит.

- Насчет праздников не знаю, я за ними не гоняюсь и счет им не веду, а принарядиться нужда заставила. Тот младший Цурцуре еще с позапрошлого года должен мне немного денег, и сколько я ему ни напоминаю - никакого толку. А прошлым месяцем встречаю его - парень куда-то спешит, а из кармана выглядывает машинка для стрижки. "Куда это ты идешь?"

- Вы его спросили?

- Я его спросил. "Попросил тут один прийти постричь".

- Он вам в ответ?

- Он мне в ответ. "А ты, - говорю, - умеешь стричь?" - "Умею", говорит. "Так почему же не зайдешь к старику, все равно ты мне должен, а деньги у тебя, вижу, так и не заведутся". Сказал, и теперь сам не рад каждую субботу приходит он с машинкой, так что волей-неволей, а до Нового года буду ходить женихом. Что до пиджака, то старый совсем износился, особенно рукава, и когда выхожу из дому, то, хочешь не хочешь, приходится щеголять в новом.

Мирча примерил горести старика к своим горестям и сказал:

- Смотрите не вздумайте выбросить тот старый пиджак. Может, еще придет время, что я куплю его у вас.

Онаке приподнял брови в знак большого удивления.

- Зачем тебе тратиться, когда ты его так или иначе унаследуешь. Другой родни у меня нет.

Мирча улыбнулся.

- Пока я унаследую ваш пиджак, как бы я сам не оставил вам свой комбинезон. У меня тоже другой родни нет.

- А он разве не казенный? Комбинезон-то.

- Был казенный, теперь мой. Высчитали из получки.

- Гм! И сколько они за него содрали?

- Да не очень много. Пятьдесят рублей.

Онаке подошел ближе, словно хотел выяснить, не надула ли казна его зятя.

- Послушай, Мирча! Я давно собирался спросить, да все стеснялся. Когда человек ходит в таком халате, без ремня и без ширинки, а ему нужно по своим надобностям, то тогда как?

- Сказать по правде, когда надеваешь комбинезон, уже ничего и не хочется.

- Ну! Если так, он мне ни к чему. Я человек живой и, пока не положат в гроб, хочу остаться при своих грехах.

Мирча, улыбнувшись, покачал головой в том смысле, что, дескать, не зарекайтесь. Взял к себе на колени, точно малого ребенка, присланную из дому кошелку. Посидел некоторое время, вдыхая в себя запахи вкусного обеда и еще тот неуловимый аромат, которым был наполнен весь его дом и все, что было в том доме. Коротко, светло улыбнулся.

- А и правда, как там мои поживают?

- Что им! Бегают. Дети бегают оттого, что они дети. Нуца бегает потому, что уже взрослая и забот много. А так здоровы, слава богу.

- Еще бы. При таких-то бегах!

Мирча снял полотенце, которым была прикрыта кошелка, постелил его на травке, рядом с ботинками стоящего Карабуша.

- Садитесь. Тут, кажется, есть бутылка с самогоном.

- Спасибо, я уже обедал. Нуца накормила хорошим борщом, иначе пустился бы я голодный в такую даль!

- И самогоном угостила?

- Само собой.