Бремя стагнатора

Яростные Ветры прекрасно знали свое дело – камни колотили по гребню вала с неутихающим азартом. Измочаленные колья разлетались во все стороны, в некоторых местах вал заметно осыпался. Уцелевшие под смертоносным градом чжаньские стрелки попрятались в укрытие, стали бить навесом, но самые отчаянные продолжали, высунувшись на секунду-другую из-за гребня, посылать болт за болтом в наступающих.

Но, несмотря на слабое сопротивление, десант продвигался вперед медленно. Мешал скользкий песок пляжа – прошлой ночью опять подморозило, и волны прибоя оставили после себя хрустящую ледяную корку. Десантники, те, что смогли пережить железный ливень и не остались в прибрежной волне, с трудом, то и дело оскальзываясь, некоторые даже на четвереньках, неудержимо лезли на берег. Откуда-то из-за вала сухо хлопнула многозарядная баллиста. Шестерых наступающих смело, словно волной, – сила удара отбросила их метра на полтора назад.

Ответный залп, свист – и в тылу у чжаньцев захлопали последние зажигательные снаряды с канониров. Огненные ручейки, сливаясь в один большой сокрушительный поток, потекли вниз, в траншею стрелков. Шипение тающего снега, треск и гудение пламени потонули в многоголосом человеческом вопле. Люди сгорали в считанные мгновения, не успевая даже подумать о спасении. Всего лишь около десятка стрелков немыслимым прыжком сумели взобраться на противоположный скат окопа.

А с берега уже накатывался слитный рев сотен глоток – имперский десант шел побеждать. Перепрыгивая через траншеи, смердящие паленым человеческим мясом, солмаонские пехотинцы рубили обороняющихся. Разрядив свои самострелы, те остались практически безоружными и тщетно пытались закрыться руками или даже сдаться в плен. Короткий взмах клинка, еще один и еще… и последний стрелок рухнул с разрубленной грудью, заливая кровью снег, грязно-серый от хлопьев гари и каменных обломков.

Морская пехота Солмаона не оставляет живых. Тому порукой их девиз: «Впереди огненная стена, позади – могильная тишина!»

– Все, – сказал Веко Лебанури. – Город они теперь возьмут. Теперь каждый сам за себя. Простите, Косталан-са…

Кузнец успел заметить, как рука Скользкого метнулась за пазуху, и выбросил навстречу кулак. Тонкий и узкий, как жало, клинок вместо сердца пробил мастеру плечо и застрял в нем. Боль парализовала руку, Лебанури воспользовался паузой и толчком в грудь отбросил от себя Косталана. Удар о перила пожарной башенки вызвал новый взрыв боли, в глазах потемнело, и кузнец медленно осел на пол. Веко нащупал на поясе ножны парадного кинжала, выдернул его и наклонился над мастером. Рот его кривился:

– Ничего личного, Косталан-са. Мне приказано убить вас, если возникнет угроза похищения. Думаю, сейчас та самая ситуация.

Кузнец слушал молча и не шевелился. Лебанури подумал, что он потерял сознание, усмехнулся: меньше проблем, мол, и потянулся ножом к горлу. Внезапно Косталан схватил его руку цепкими пальцами, сильно сжал, так что Веко вскрикнул от боли и выронил кинжал. Когда-то кузнец таким же движением сломал прочную деревянную трость распорядителя Коцеру. Сейчас хрустнули тонкие косточки запястья, Лебанури жалобно вскрикнул, и в этот момент ноги мастера со всей силы ударили его чуть ниже колена. Толстенные деревянные подошвы кузнечных сапог – чтобы не обжечься о раскаленные заготовки или капли расплавленного металла – раздробили Веку берцовую кость. Он пошатнулся, завалился на спину и, перегнувшись через перила, полетел вниз на почерневшие плиты кузнечного двора.

Косталан вырвал из плеча клинок, одним движением слетел вниз по лестнице, пинком отшвырнул с дороги подбежавшего легионера.

«Юнари? Где Юнари? Надо спасать ее!»

В настежь распахнутых воротах никого не оказалось, лишь валялись у стены несколько пик и парадные накидки Ресниц. Так же, как и их командир, младшие слуги Ока вспомнили главный принцип воровского прошлого: «каждый сам за себя». И разбежались, спасая свои жизни. Охранять и защищать кузни не остался ни один.

Бомбарды на площади все еще стреляли, но жители, здраво рассудив, что если легионеры бегут прочь, то битва проиграна, и надо думать о себе, исчезли в проулках и проходных дворах.

– Уходите, мастер Орнавами! – крикнул Косталан. – Десант уже в городе!

Старый пушкарь хитро прищурил опаленные брови, кивнул на свою батарею:

– Мои орудия пока целы. Незачем отступать.

– Они убьют вас!

– Они в любом случае меня убьют, – спокойно сказал Орнавами, и Косталан понял: это правда. – Но прежде им еще надо до меня добраться.

Он повернулся к своим немногочисленным помощникам и закричал:

– Разворачивай орудия! В круг! Ствол ровно! Вдоль земли!!

Пушкари ставили бомбарды на прямую наводку – оружие самообороны тяжелой артиллерии. Последний довод побежденных.

– Я бы остался с вами, мастер Орнавами… – со стыдом сказал Косталан, зажимая рукой рану в плече. Она пульсировала, словно клинок все еще торчал в ней, и кто-то жестокий и хладнокровный изредка проворачивал его, усиливая боль. – Я бы остался… но мне…