Бремя стагнатора

В рекордные сроки, за семь лет был построен гигантский корабль-баржа «Возничий», способный за один рейс доставить на «Надежду» более ста тысяч колонистов. Через два года и пять лет от начала строительства на космических верфях заложили еще два систершипа – «Новая Гея» и «Поднебесный» (дань немалым китайским вложениям). По проекту «Возничий» должен курсировать по маршруту Земля-Надежда с циклической периодичностью в 15 лет (6,5 лет – время в пути к Альфе Центавра А с ускорением 1 g при крейсерской скорости 0,72 световой, четыре месяца на выгрузку, 6,5 лет обратно и около полутора лет на дооснащение и ремонт на земных космических верфях).

Первым рейсом «Возничий» благополучно доставил на Надежду отборный экипаж квартирьеров, немедленно приступивших к геологическим изысканиям, изучению местной микрофлоры и макрофауны и закладке первых городов будущей земной колонии. На гигантском плато, относительно безопасном сейсмически, был заложен космодром, около него возводился торговый и административный центр колонии, у разведанных в горах богатых месторождений урановых и полиметаллических руд строился укрепленный горняцкий поселок, через девственные леса пролегли железнодорожные ветки.

«Возничий» ушел к Земле, но через восемь лет прибыла «Новая Гея» со следующей группой переселенцев (в основном – шахтеров, металлургов и поддавшихся на рекламные обещания «новых земель» разорившихся фермеров). Еще через три года «Поднебесный» привез китайских колонистов.

КУЗНЕЦ

– Вам помочь, щедрый господин? Вот фрукты, свежие и засахаренные, печеные тыквы, сладости, просовый настой…

«Ну, конечно, – Косталан поморщился. По налобной повязке кузнечного цеха и черным от въевшейся шлаковой пыли рукам с десяти шагов видно, какой я „господин“. Но ведь торговка и последнего босяка назовет богачом, лишь бы прикупил чего-нибудь на пару медяков».

– Щедрый господин сегодня не при деньгах, – сказал он. – Так что придется твоим сладостям ждать другого покупателя.

Он придирчиво покопался в груде печеных тыкв, отложил в сторону несколько вчерашних, заветренных, наскоро прогретых на пару, чтобы казались свежими. Наконец отобрал две самые сочные и вкусные на вид.

– Сколько?

– Шесть! – сказала торговка и хитро глянула на Косталана.

Она была явно новенькая в их квартале – муж или зять привез вместе с целой повозкой фруктов и сладостей, посадил торговать. В припортовой деревеньке, откуда она родом, любой горожанин кажется состоятельным. Не грех и обжулить такого, назначив тройную цену против обычной. Небось, не обеднеет.

– Первый день сидишь? – спросил Косталан. – Ну, сиди, сиди. За шесть медяков я в следующем ряду полприлавка скуплю.

– Да у них старье и гниль одна! А у меня свежее все.

– Вот я и проверю. Если и вправду так, клянусь – буду впредь только у тебя покупать.

И он сделал движение, якобы собираясь уходить.

– Эй, постой! – переполошилась торговка. – Я ошиблась…

– Что случилось? Твои тыквы неожиданно подешевели?

– Пять. Согласен?

Косталан вздохнул.

– Объясняю… и только из уважения к твоим сединам, рейст-само…

Торговка насупилась. «Рейст-само» означало «бабушка».

– …я хожу через этот рынок каждый день. И почти каждый день покупаю здесь еду для своей семьи. И еще ни разу печеные тыквы не стоили больше одного медяка. Понятно?

Он снял со связки две самые мелкие монеты, подбросил на ладони. Отполированные сотней рук медные кругляши задорно сверкнули в лучах заходящего солнца.

– Ладно, забирай, – проворчала торговка и, не удержавшись, ехидно добавила: – Внучек…