Бремя стагнатора

Сначала он хотел назвать изобретение пароделом. Или паровой водокачкой. Через три дня, когда он в очередной раз бездумно слопал все, что подала на стол Юнари, бездумно поблагодарил и снова засел за чертежи, девушка расплакалась. Косталану было так стыдно, что он мысленно отвесил себе не меньше дюжины пинков.

Присев рядом с плачущей подругой, он попытался неуклюже извиниться, чем немедленно вызвал новые слезы. И тут его посетила отличная мысль:

– Хочешь, назовем пародел твоим именем? Юнариамо? Звучит?

«Амо» означало «посвящение».

– Посвящение Юнари? – слезы девушки высохли, словно по мановению сказочного лучика Небесного Диска. – А можно?

– Ну… это же я придумал! Как хочу, так и называю!

Девушка поцеловала его и серьезно сказала:

– Нескромно получится. Не надо. Спасибо, что предложил, Коста. Я тебя обожаю.

– Я тебя тоже, – честно признался он. – Простишь меня?

Вот так и не стал большой котел посвящением Юнари. В конце концов, Косталан решил, что прежде надо довести работу до конца, а потом выдумывать название. Иначе может получиться конфуз, как в известной сказке про торопыг-охотников, что разделывали убитых зверей, еще не войдя в лес.

С самого начала он решил, что не будет строить котел в императорских кузнях. Слишком уж там много любопытных глаз и желающих погреться у чужой славы. Лучше отдать заказ на отливку котла, трубок и выводного желоба на сторону, например в мастерскую Саригано, где Косталан обучался кузнечному делу совсем молодым пареньком. Конечно, придется потрясти мошной – заказ не из дешевых, но дело того стоило.

Румяный, толстощекий и краснолицый мастер встретил его восторженно:

– О! Какой гость! Сам Косталан Манар-Гири! Уважил старика, уважил! Я уж думал, что ты совсем забыл своего учителя.

– Ну что вы, Саригано-ансей, как я могу!

– Можешь, можешь… Мы тут все про тебя наслышаны. И как девочку выручил, и об идейках твоих, и о наградной пластине императора. Двухпоточный сток у нас знаешь, как называют? Косталанкой.

– Вот именно в этом мне и нужна ваша помощь.

– А, значит, не просто так пришел, проведать. Расскажи тогда, что же это за таинственная штука, которую старый Саригано делает лучше, чем мастера в императорских кузнях!

Они засиделись до середины ночи, спорили, под конец даже охрипли, чертили, вырывая друг у друга писало. Лишь когда Ладаля, жена мастера, в третий раз пришла напомнить, что уже поздно, мужчины с трудом, но все-таки смогли оторваться от разложенных на столе чертежей.

– Большое дело ты задумал, Косталан. Понимаю теперь, что не зря наградил тебя наш император, да продлится вечно его правление! Сердцем болеешь за других. Если пародел будет работать, как ты задумал, многие придут поклониться тебе в ноги.

Мастер потер ладонями виски: голова привычно гудела, он так же привычно этого не замечал.

– Хорошо, – сказал он. – Отольем тебе котел. Ровно такой, как просишь – в три человеческих роста. За половинную плату. И не спорь! – мотнул головой Саригано. – Серебро-то, небось, с неба не падает, дается, как и всем, тяжелым трудом да мозолями? Не перечь учителю! Или забыл, как тростью поперек хребта получал?

Косталан рассмеялся.

– Ну, то-то. Чертежи оставь, я над ними еще помозгую. А ты беги домой, девочка тебя заждалась уже. Это моя старуха привыкла за долгие годы, а молодухам внимание подавай.

Работа началась. Каждый вечер, после работы кузнец заскакивал в мастерскую Саригано, с радостью наблюдал, как обжигают в печи сначала нижнюю половину отливочной формы, потом верхнюю. Получались они просто гигантскими, как чаши для винопития сказочных великанов. После долгих споров котел все-таки решили делать сварным, из двух половинок, а не цельным. Мастер Саригано, хитро подмигнув, пообещал использовать некоторые «особые» добавки:

– Отличное выходит железо, Косталан. Замечательное железо. Гибкое, как женщина, ковкое, чрезвычайно вязкое. Высший сорт.

В Соцветии такое железо назвалось «суповым» или иначе – «похлебкой», за то, что обладало замечательным свойством свариваемости: две металлические полосы, нагретые до ярко-красного каления, способны под ударами молотобойцев соединяться в одну цельную массу. Непотребные сол­маонцы, варвары и сквернословы, прозвали «суповое» железо «любовным».