Бремя страстей

Она даже не потрудилась отреагировать на его поправку. Он покачал головой, плюхнул на стол папку и вздохнул. Постукивая кончиками пальцев по поверхности стола, он перевел взгляд на звуконепроницаемое покрытие по­толка, как будто желая, чтобы вмешался сам Господь Бог, скрывавшийся где-то там, между балочных перекрытий.

— Понимаете, я надеялся, что вы настро­ены быть более откровенной со мной.

— Я с вами предельно откровенна. От то­го, что мы будем повторять все заново, ничего не изменится. Ведь вам самим известно, что произошло…

— Ни хрена мне не известно, леди, и перестаньте нести чепуху! — Его тяжелые ботинки выразительно грохнули об пол.— Послушай я не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, с кем вы говорите, но я знавал лгунов и похле­ще вас и справлялся с ними не раз, вот так! — Он щелкнул пальцами так оглушительно, что, казалось, звук рикошетом отлетел от стен.— Осознаёте вы или нет, но вы в большой беде, в большей, чем вам самой кажется. Так что давайте приступим к делу… О'кей? И без вранья. Ненавижу вранье. Не так ли, Гонсалес?

— Ненавидишь,— ответил Гонсалес, почти не разжимая губ.

Уилсон вновь придвинул к себе папку. У не­го появилось ощущение, что ситуация выходит из-под его контроля. Он вообще не любил проигрывать, а уж в тех случаях, от которых зависела его карьера, тем более. Если он ус­пешно справится с этим делом, то мог бы выставить свою кандидатуру на выборах ше­рифа и, чем черт не шутит, занять место Флойда Доддса, которому так и так пора уходить в отставку. Флойд уже давно всем надоел, как прыщ на заднице. А если он не раскроет это дело… О черт, такого даже в мыслях нельзя было допускать. Т. Джону было свойственно надеяться на лучшее. К тому же он никогда не терял веры в себя.

Помощник шерифа бросил взгляд на часы, вмонтированные в стену над дверью. Секунд­ная стрелка продолжала мерно отсчитывать уходящее время. Сквозь мутное оконное стек­ло в комнату проникли прощальные лучи вече­рнего солнца, обозначив на стенах границы тьмы и света, несмотря на яркие флуоресцентные лампы над головой. Они провели здесь уже три часа, и у всех накопилась усталость. Тяжелее всех в эти часы досталось женщине. Она побледнела и осунулась, резче проступили сквозь кожу высокие скулы, глаза цвета темно­го золота глубоко запали. Пламенеющие каш­тановые волосы, стянутые надо лбом кожаным ремешком, обрамляли ее лицо. Еле заметные тревожные линии обозначились в уголках губ ее чувственного рта, который слегка портила гримаска недовольства.

Т. Джон приступил к повторному дозна­нию.

— Итак, ваше имя Кэссиди Бьюкенен Маккензи, вы служите репортером в «Таймсе» и вам известно на черт знает сколько больше того, что вы мне рассказываете, о пожаре на лесопильном заводе вашего папочки.

Ей хватило приличия побледнеть еще боль­ше. Рот у нее приоткрылся, но тут же губы плотно сжались, при этом она застыла на сту­ле, неподвижная как изваяние. Стройную фигу­ру скрывала плотная куртка, от утреннего ма­кияжа на лице не осталось и следа.

— Теперь, когда мы добрались до главного в этом деле, возможно, у вас появилось желание рассказать мне все, что вы знаете. Один человек почти при смерти находится в реанимации Севе­ро-западной больницы, другой в частной палате е в состоянии говорить. Врачи полагают, что парень в реанимации вряд ли выкарабкается.

Губы ее на миг дрогнули.

— Я слышала,— прошептала она и закры­ла глаза, но самообладания не утратила.

Он и не рассчитывал на это. Она была Бьюкенен до мозга костей. А они, как известно, отлича­лись жесткой стойкостью и непробиваемым упрямством.

— Кажется, это не первый пожар во владе­ниях вашего папочки?— Он встал со стула и зашагал по комнате взад-вперед, щелкая пу­зырями жевательной резинки в такт громким ударам своих каблуков по грязно-желтому ли­нолеуму пола.— И, если мне не изменяет па­мять, после первого пожара вы внезапно уеха­ли из города. Поговаривали, что вы уж больше никогда не вернетесь. Но, видимо, почему-то передумали… О чем речь! Конечно, каждый имеет на это право, не так ли? — Он сверкнул очаровательной дружеской улыбкой свойского парня. Это был его коронный номер.

Она никак не отреагировала.

— А теперь послушайте, что меня, собствен­но, беспокоит. Вы бросаете работу, за которую большинство мужчин и женщин убились бы, возвращаетесь домой и выходите замуж за одного из парней Маккензи. И что происходит дальше? А происходит то, что мы имеем еще один грандиозный пожар, равного которому мы не имели… Сколько лет прошло? Почти семнадцать лет! Один малый едва не погиб во время взрыва, жизнь второго висит на волос­ке.— Он поднял руки.— Восстановим кар­тину.

Гонсалес оторвался от двери, выхватил из упаковки на столе пластиковую чашку и налил в нее тоненькой струйкой кофе из стеклянной кружки, подогревавшейся на электрической плитке. Потом подошел с кружкой к женщине и, не спросив ее согласия, долил ее чашку.

Уилсон развернул стул и оседлал его. Об­локотившись на спинку, он наклонился вперед и уставился на женщину сердитым взглядом. Она выдержала его взгляд.