Бремя страстей человеческих

– Черт с ней, с санитарией, дайте мне искусство! – вскричал Ательни. – У меня девять детей, и плохая канализация идет им только на пользу. Нет, нет, я не хочу рисковать. Не надо мне ваших новшеств! Прежде чем я двинусь отсюда, я должен убедиться, что на новом месте тоже плохая канализация.

Раздался стук в дверь, и вошла маленькая светловолосая девочка.

– Папочка, мамочка говорит: довольно тебе разговаривать, идем обедать.

– Вот моя третья дочь, – сказал Ательни, патетически указывая на нее перстом. – Ее имя Мария дель Пилар, но она охотнее откликается, когда ее зовут Джейн. Джейн, вытри нос.

– Папочка, у меня нет платочка.

– Ладно, ладно, – ответил он, доставая огромный, огненного цвета платок, – а скажи на милость, для чего господь бог снабдил тебя пальцами?

Они поднялись наверх и ввели Филипа в комнату с темными дубовыми панелями. Посередине стоял узкий стол тикового дерева на крестообразных ножках с двумя железными перекладинами – в Испании такие столы называют mesa de hieraje. Все было готово к обеду: стояло два прибора, а к столу были придвинуты два больших кожаных кресла с широкими и плоскими дубовыми подлокотниками. Кресла были строгие, изящные и неудобные. Из мебели в комнате стоял еще только bargueno – шкафчик, искусно украшенный позолоченной чеканкой, на подставке, отделанной затейливой, хоть и несколько топорной резьбой. В шкафчике красовалось два-три изрядно побитых, но богато расписанных фаянсовых блюда; на стенах висели картины старых испанских мастеров в великолепных, но ветхих рамах – хоть и мрачные по сюжету, пострадавшие от времени и дурного обращения и к тому же второсортные по исполнению, они все же дышали страстью. Тут не было ничего сколько-нибудь ценного, но комната производила чарующее впечатление. В ней было что-то пышное и в то же время строгое. Филипу чудился тут дух старой Испании.

Когда Ательни показывал ему внутреннюю отделку горки с чудесными украшениями и потайными ящичками, в комнату вошла высокая девочка с двумя длинными золотисто-каштановыми косами.

– Мама говорит, что обед готов, и вас дожидается; я его подам, как только вы сядете.

– Иди сюда, Салли, поздоровайся с мистером Кэри. – Ательни повернулся к Филипу. – Ну, разве она не великолепна? Это моя старшая дочка. Сколько тебе лет, Салли?

– В июне будет пятнадцать.

– Я окрестил ее Мария дель Соль – она мой первенец, – и посвятил ее ослепительному солнцу Кастилии, но мать зовет ее Салли, а братец – Мордашкой.

Девочка покраснела и смущенно улыбнулась, показав ровные, белые зубы. Она была рослой для своих лет, хорошо сложена, с приятными серыми глазами, широким лбом и румянцем во всю щеку.

– Ступай скажи матери, чтобы она пришла познакомиться с мистером Кэри.

– Мать сказала, что придет после обеда. Она еще не умылась.

– Тогда мы сами пойдем с ней поздороваться. Не может же он сесть за йоркширский пудинг, пока не пожмет руку, которая его приготовила.

Филип последовал за хозяином дома на кухню. Там было тесно, очень людно и стоял дым коромыслом, но, как только вошел посторонний, воцарилась тишина. За большим столом, с нетерпением ожидая обеда, сидели дети. У печи стояла женщина – она вынимала из нее печеные картофелины.

– Бетти, это мистер Кэри, – сказал хозяин.

– Зачем же ты его сюда привел? Что он о нас подумает?

На ней был грязный передник, рукава ее ситцевого платья были закатаны выше локтя, волосы закручены на папильотки. Миссис Ательни была крупной женщиной, на добрых три дюйма выше своего мужа; у нее были светлые волосы и синие глаза, а лицо дышало добротой; когда-то она считалась красоткой, но с годами и от частых родов расплылась и обрюзгла; синие глаза выцвели, кожа огрубела и стала красной, волосы потеряли блеск… Миссис Ательни выпрямилась, вытерла руку о передник и протянула ее гостю.

– Добро пожаловать, сударь, – произнесла она медленно и нараспев; ее говор показался Филипу до странности знакомым. – Ательни говорит, что вы были очень добры к нему в больнице.

– Теперь вас надо познакомить со всем нашим поголовьем, – продолжал Ательни. – Вот Торп, – указал он на круглолицего, кудрявого мальчика, – он мой старший сын, наследник титула, поместий и долгов нашего семейства. Вот Ательстан, Гарольд, Эдвард.

Он поочередно показал пальцем на трех мальчиков поменьше – все они были румяные, здоровые и улыбались во весь рот, однако, поймав на себе смеющийся взгляд Филипа, смущенно опустили глаза в тарелки. – А теперь перечислим по порядку девочек: Мария дель Соль…

– Мордашка, – пояснил один из мальчиков.

– У тебя первобытное чувство юмора, сын мой. Мария де лос Мерседес, Мария дель Пилар, Мария де ла Консепсьон, Мария дель Розарио.

– Я зову их Салли, Молли, Конни, Рози и Джейн, – сказала миссис Ательни. – Ну-ка, Ательни, ступай в свою комнату, вам принесут обед. Потом, когда я умою детей, я позволю им к вам заглянуть.

– Милая, если бы мне довелось выбирать имя тебе, я бы назвал тебя Мария Мыльная Пена. Вечно ты мучаешь мылом этих заморышей.

– Идите вы вперед, мистер Кэри, не то мне никогда не заставить его сесть за стол и пообедать.