Бремя страстей

В шкафу с выдвижными ящиками, где хра­нилась косметика, лак для ногтей и другие предметы женского обихода, Лили держала не­сколько пузырьков и бутылок с травами, по­рошками и снадобьями, которыми часто поль­зовалась, смешивала и готовила из них варево с отвратительным запахом, которое потом вы­пивала. Санни она об этом не рассказывала, но та и сама потом догадалась, что мать в свои «опасные» дни принимала эту гадость и тем самым предохраняла себя от возможной бере­менности.

Исаак проводил все больше времени в горо­де, где пил и распутничал, все чаще приходил домой пьяным, бахвалился своими победами над порядочными белыми женщинами, кото­рые рады были заполучить его к себе в постель и не лежали колодами на простынях, как некоторое чертово изваяние! Он громко разгла­гольствовал, приходил в бешенство от любого пустяка и в конце концов тащил жену в спаль­ню или отключался на кушетке.

С его присутствием в доме воцарялась на­пряженная обстановка, и однажды он совер­шил роковую ошибку, впервые подняв руку на дочь. Ей было тогда пять лет, и она нечаянно разлила молоко, с которого еще не успели снять сливки. Ведро стояло на столе, когда Санни, гоняясь за котом, споткнулась и толк­нула, падая, старый колченогий стол. Она попыталась удержать ведро, но не успела. Ведро упало на пол, молоко, словно океанский при­бой, хлынуло на давно потрескавшийся лино­леум и потекло в разные стороны.

Отец в это время курил и читал какой-то охотничий журнал в гостиной. До него донесся шум и вскрик дочери. Он пребывал в плохом настроении, так как у него погибла при отеле корова, и, увидев на полу разливанное море молока, пришел в дикую ярость, которую и сам не мог бы объяснить.

— Ах, ты, маленькая дрянь! Что ты здесь натворила, черт бы тебя побрал!

— Извини, папа.

— Извинениями не отделаешься! Пропали деньги за масло и сливки, убирай сейчас же! — Он все больше разъярялся и достал бутылку виски, которую хранил в шкафчике над ракови­ной. Лицо его пошло красными пятнами, он швырнул сигарету в водосток и дрожащими руками налил в стакан виски.

Санни живо схватила половую тряпку, но она была слишком мала, ей удалось только разогнать молоко по всему полу.

— Паршивая девчонка, да ты такая же не­умеха, как твоя мать. Это все индейская кровь в твоих жилах! — Он вышел на веранду и при­нес веревочную швабру.— Начинай снова,— сказал он и швырнул ей швабру. Она с трудом удержала своими маленькими пальчиками длинную деревянную ручку. — И убирай как следует. Должен сказать, сегодня ты влетела мне в копеечку.

У Санни все дрожало внутри. Она с трудом двигала швабру, но веревки были сухие и пло­хо впитывали молоко; белые ручейки потекли под стол, вдоль старых рассохшихся плинту­сов.

— Ничего не умеешь! — закричал Исаак.

— Папа, я стараюсь.— Слезы текли по ее щекам.

— Лучше старайся! — Он осушил стакан янтарной жидкости. Теперь на его лице чита­лось выражение откровенной ненависти.

— Черт меня дернул жениться на твоей матери! Но она была беременна, и я думал, что ты будешь мальчиком.— Губы его скри­вились в злой усмешке.— А ты оказалась девочкой, да к тому же бестолковой, даже пол не можешь вытереть. Только лучше тебе на­учиться этому, Санни, а то на что еще ты будешь годна? Самая женская работа. Работа для скво. Господи, какой же я был осел, что женился на ней! — Он отшвырнул стакан, а Санни кусала губы, чтобы остановить лью­щиеся из глаз слезы.

Никогда еще отец не разговаривал с ней так грубо. Он неоднократно оскорблял свою жену за то, что благодаря своей красоте она обма­ном женила его на себе, за ее бесплодие, когда пришло время обзавестись еще детьми. Санни слышала их ссоры, слышала его обвинение в том, что она легла с ним еще до свадьбы, а потом кричала, что он изнасиловал ее, и только женитьба удержала ее отца, который грозился вырвать из его груди сердце.

Ссоры были безобразными и злобными. Санни тряслась в своей постельке, зажимая руками уши и считая себе источником всех бед, творящихся в доме. Отец ее не выносил, а мать, хоть и любила свою дочь, вынуждена была жить с ее отцом — мужчиной, к которо­му питала отвращение.

Глотая слезы, Санни опять принялась дви­гать швабру, а отец смеялся над ее тщетными усилиями тем злым, отвратительным смехом, каким обычно смеялся над попыткой матери оказать ему сопротивление.

— Ни на что не годишься! — вновь заорал он и от возмущения затряс головой, когда кот спрыгнул с подоконника и принялся лакать из молочного ручейка. Исаак грубо выругался и со всей силы пнул кота ногой, словно фут­больный мяч.

— Не надо! — закричала Санни.

С пронзительным визгом полосатый кот пролетел над столом и ударился о стену. Шипя и жалобно мяукая, кот уполз и спрятался за шумным холодильником.

Исаак повернулся к дочери, которая выпус­тила из рук швабру, готовая бежать к своему любимцу.

— Куда это ты собралась?

— Котенька…

Он сгреб ее за ворот платья.

— Чудесно,— прорычал он, тяжело дыша ей в лицо запахом виски и табака.— Но сна­чала ты сделаешь то, что тебе велено, и по­дотрешь наконец эту лужу, а не то я всыплю тебе, поняла?