Всю долгую дорогу до общежития Ксения плакала, но не навзрыд, а тихонько, обдумывая все, что произошло. Да и что могло произойти? С ней случилось самое страшное из случающегося обычно с теми, кто любит – разочарование. Ей больше некому было верить, даже себе, ведь если верить бабе Ларе и Веронике Петровне, Ксения должна была обладать некими силами.
«И где эти силы, Ксюша? Если бы они действительно помогали тебе, а выходит с них одно наказание. Видишь, пятно снова преследует тебя, Ксюша. Темнеет в глазах, и это не проходит, ты идешь уже минут пятнадцать из этого гребаного отеля, а все продолжается. Нужны тебе такие силы? Вряд ли, Ксюша, вряд ли. Он обманул тебя, силы такого не допустили бы никогда».
Ксения заблудилась и плутала по бесконечным подворотням, дворикам и проездам, в которых почти непреодолимой преградой лежали скопившиеся и слежавшиеся за зиму огромные сугробы. Она перелезала через них, но тут же понимала, что идет не туда и сворачивала обратно. По проспекту она шла, слегка покачиваясь и всхлипывая. Люди вглядывались в ее лицо, но, как показалось Ксении, совсем не сочувствующе.
«Ты переспала с женатым человеком, Ксюша. Если бы ты знала об этой маленькой детали, то никогда бы так не поступила, ведь правда? Хорошо, истории бывают всякие. Но если бы он любил тебя, то сказал бы все как есть, не стал бы обманывать. И, к тому же, жена звонит ему и возмущается, спрашивает, где он, а он обманывает и ее. Сплошной обман, сплошное предательство. И ты отдалась человеку, который обманывает и предает. Понимаешь, Ксюша, что ты наделала, что ты сотворила с собой? Нет, ты еще ничего не понимаешь, тебе надо успокоится, конечно, если ты сможешь это сделать… Ксюша… сможешь…»
– Вот идет великая девственница всех времен и народов.
– Да не девственница она больше!
– Как, когда все случилось?
– Этой ночью, как и со многими, ведь четырнадцатое февраля – это всего лишь дешевая уловка, чтобы одни могли затащить в постель других.
– Точно-точно, так оно и есть, и как мне самому раньше это не приходило в голову!
– А как зовут эту девушку?
– Да это же Никитина, из общаги.
– Ого, она сегодня даже не в институте?
– После того как ее поимели, она заделалась в прогульщицы, следующую сессию уже после каникул будет сдавать, спорим?
– Точно-точно, пустится теперь во все тяжкие, теперь это можно.
– Почему можно?
– Потому что она больше ничего не боится. Мне такие нравятся. Я бы сам ей… ммм…
– Да зачем ты такой ей нужен, она и побогаче найдет.
– Поговаривали, что она с деканом своего факультета путается…
– Может, и правда.
– Наверняка правда, потому что не боится она прогуливать, смотри, как вальяжно пёхает и совсем не в институт.
Ксения не могла стерпеть такого. Она из-за обиды позабыла и про силы, и про слова Вероники Петровны о них, и о том, как будет выглядеть, если обратит на все это внимание.
– Заткнитесь! – крикнула она компании парней, шедших позади. – Заткнитесь, слышите меня?
Парни замолчали, а после того как Ксения отвернулась, перешли на другую сторону проспекта и продолжили разговор о том, какой вентилятор лучше поставить на компьютер, чтобы он не перегревался и не зависал от этого. До Ксении же доносились обрывки совершенного иного разговора, она закрыла уши холодными, замерзшими и посиневшими на утреннем морозе руками.
В общежитии было темно, хотя лампы горели как обычно. Ксения прошла через проходную: в каморке у Бурласовой сидел мужичок с усами, с покрасневшим от выпивки лицом. Он рассказывал Бурласовой что-то очень смешное, и когда она смеялась, легонько тыкал в нее пальцем. Пахло спиртным и картошкой, сваренной в мундире. Наверх по лестнице Ксения шла, держась за стены. С мужского этажа доносились вопли и стоны, Ксения как могла ускорила шаг. На ее этаже в нескольких комнатах тоже стонали, ругались матом и чем-то поскрипывали. «Неужели сейчас открою дверь, а там Надя с Саней трахаются и снова придется торчать здесь и ждать?», – с ужасом подумала Ксения, но в комнате на удивление не оказалось никого. Под потолком висело знакомое черное пятно. Не раздеваясь, Ксения залезла под одеяло и быстро уснула. Ей не снилась больше ни кухня бабы Лары, ни сама баба Лара, ни Вероника Петровна, ни то, как она идет по улицам родного Череповца – ничего. Только темнота, ненастоящая, без малейшего проблеска света фонарей или звезд. Она слышала чей-то смех, голоса она не узнавала, но в том, что смеются именно над ней, сомнений у Ксении не было. Только кто? А что если это совсем не темнота, а… Даже представить это страшно.
– Это ты? – спросила Ксения, не до конца понимая, к кому она обращается.