Бремя удачи

Фарза не губка, хотя некое сходство есть, особенно при малой плотности событий, незначительном числе влиятельных людей и связанных воедино обстоятельств. Но сейчас мы в столице, я наблюдаю партер Императорского, где собрались многие звезды нашего театра сплетен и политических игр. Пребывание здесь позволяет ощущать фарзу сполна. Она объемна, она вся – плотный, без просветов и пустот, комок нитей, жгутов, сеток, обрывков, твердых включений и эдаких «воздушных шариков», готовых лопнуть или взорваться… Имея достаточно времени, я могла бы проследить место в общей фарзе для каждого человека в зале. Ибо сам он нанизан на одни нити, приклеен – не по своей воле, как муха к паутине, – к другим и пытается дергать третьи… Все, что я ощущаю – не сами дела, связи, события, но вовлечение людей в нечто, что имеет общий исход в плане удачи и влияет на картину в целом. Фарза многовариантна, и потому она не умещается в одном объеме, слоится. К тому же удача зависит от времени: весь узор меняется, в некоторых своих фрагментах резко, в иных – едва ощутимо. Изменения – это и оттенок, и подобие звука, и натяжение, и плотность. Сложное чувство. Впрочем, попробуйте описать словами запах, да еще с точки зрения собаки. И вы найдете в нем все то же: плотность, тональность, многослойность…

Я не скоро вынырнула из погружения в удачу. Кажется, пока мама Лена пела, я была практически вне обычных пяти чувств. Но едва зал взвыл и зааплодировал, вернулось привычное, а фарза чуть отдалилась, заняла свое место в общем ряду шести моих телеграфных аппаратов для общения с миром.

– Сема! Да на тебе лица нет! – испуганно охнула я, глянув на Хромова.

Потянула из его же кармана очередной платок, засуетилась. Соорудила из кофты валик под шею, запрокинула Семену голову и стала вытирать кровь, обильно капающую из носа и из прокушенной губы.

– Семка, ты дыши, ровненько. Давай платочком помашу. Вот же зараза это мое фарзирование… Погоди, тут вода есть. Тебе воды или уж сразу коньячку? И побольше, пей без закуси, проберет – отпустит…

В ложе имелся столик на колесиках, явно доставленный из буфета. Я набулькала полный винный бокал коньяка и едва ли не силой влила Хромову в горло. Отбивался он вяло и себя осознавал столь слабо, что я задумалась относительно второй порции коньяка. Лучше быть живым пьяницей, чем дохлым трезвенником. Ну ладно я! О чем думала опытная бабушка Лео, позволяя Семке сидеть рядом со мной в этом театре, под завязку набитом важными людьми? Она-то должна была знать, как тяжело приживается новое для человека чувство – восьмое. Магам проще, они движутся через обучение. К тому же у магов обязательно имеется природная предрасположенность. У Хромова же только любознательность, врожденно огромная, и в довесок мой дар, внезапно накрывший и придавивший Семку, как целый горный обвал чего-то нового, незнакомого, не имеющего даже самых общих аналогий в сознании…

– Прекрати меня упаивать, мне и так плохо, – шепотом прохрипел Хромов.

– Рыбки скушай. Пирожное вот… Огурчики…

– Рена, головная боль бывает тихой и незаметной для окружающих. – Он стал отбиваться активнее, что меня порадовало. – В отличие от, прости за грубость, поноса.

Я прекратила суетиться. Даже села. Поглядела на поднос возле бутылок и попыталась сообразить, что именно Сема съел до того, как начал возражать. Он и сам, страдальчески скривившись, пытался осознать свои перспективы на вечер…

– При должном везении… – неуверенно начала я успокаивать Хромова.

– При должном везении тебя бы увез бы в столицу… бы секретнейший дирижабль, которым я задурил голову начпоезда, – изо всех сил стараясь сохранить трезвые интонации, выговорил Семен. – Ника, видимо, твоя удача не распространяется на меня. О-о, как мне плохо…

– Сема, ты не переживай, обойдется. Удача – такая штука, к ней надо привыкнуть. Она не мотоцикл Рони, чтобы на ней кататься ради забавы. Она скорее вроде меня. Монстра-тихушница, от нее надо держаться в сторонке. И обращаться к ней лишь в крайней необходимости. Ты, надо полагать, смело полез рассматривать каждую детальку этой вот бешено сложной фарзы. Еще полбокальчика или хватит?

– Еще пять капель, и я начну подпевать твоим мамам, – жалобно ответил Семен. Вслушался в звучание последнего сказанного слова, остался им недоволен. – Ма-мам? Ма-мы? Мы…