Бремя удачи

Поиск источника магии по активному сигналу и опознание точных его координат имеет две фазы: радиантную и абсорбирующую. Первая не дает сведений о расположении ищущего, лишь выявляет его присутствие. Вторая позволяет при должном опыте и наличии существенной ширины створа двух замеров снять координаты точки активации заклинания. Шарль бежал и тщательно учитывал время: расстояние до цели оценивается по интервалу от прихода первой волны и до момента, когда обнаруженный маг-поисковик востребует сигнал и возвратное кольцо его внимания начнет сжиматься. Если маг не сделает запрос быстро, значит, он очень далеко, затея с его перехватом теряет смысл… да и створ нужной ширины не успеть создать. Но вот и волна. Шарль раскинул руки, стараясь пальцами, а точнее, привычкой, связанной с этим жестом, уловить вибрацию: характер ищущего, его стихию и, если повезет, общий уровень таланта.

– Воздух, бакалавр, – с оттенком презрения буркнул джинн. – Но специализация узкая, ищет грамотно.

Последнее давало повод задуматься. Шарль остановился, перевел дыхание и удобнее разместил мешок на спине. Ликрейский высший колледж никогда не готовил узкоцелевых поисковиков, их находила и воспитывала тайная полиция магов. Часто таких набирали из числа бывших дорожников, самоучек, вяло и неполно, но все же различающих тени и свет удачи. Поисковиков всегда использовали в группе магов, поскольку их дара не хватит на самостоятельный бой или любое иное действие, не связанное с оценкой местности.

– Кого же он искал? Да так нагло, явно, – удивился Шарль.

Заново просчитал расстояние, мысленно сократил вдвое, выделил наиболее перспективный сектор. И сам запустил поиск, локальный, малозаметный, но достаточно подробный. Результат оказался более чем полезным. Всего в пяти километрах некто ловко и упорно пробирался через болото. Не самое гибельное в этих местах, но теперь, в поздних сумерках, опасное. Джинн прикрыл глаза, восстанавливая в памяти нужный фрагмент карты. Разворошил мешок, избавляясь от лишних вещей. Снова пошел вперед, закрепляя на поясном ремне ножны. Высмотрел толковый стволик и вырезал длинную крепкую палку. Местные болота он привык считать достойными некоторого опасливого уважения хотя бы потому, что в здешнем безлюдье бесполезно ждать помощи и кричать.

Ночь – время полного могущества джиннов. Когда зрение отказывает бездарному, шестое чувство оживает и обретает дополнительные возможности. Цвет, объем, плотность ощущаются исключительно полно. В отношении поверхностей становятся очевидными упругость или хрупкость, степень надежности, склонность производить звуки. Конечно, нетренированные, двигаясь ночью, когда обычное зрение подменено шестым чувством, издают тот еще магический шум, раскрывая этим свой дар. Но джиннов учат искать и видеть именно в болотах. Точнее, не учат – натаскивают.

Шарль вспомнил и поморщился. Ему было семь, когда он прошел свое первое болото. Отборочное. Из двух десятков детей, выброшенных в топь, до берега добрались пятеро. Прочие или погибли, или остались испуганно ждать своей участи там, где заметили первый более-менее сухой островок. Шарль, уже получивший право именоваться джинном, грязный, замерзший, едва живой от усталости, видел тех, кто не справился. Их привезли в лагерь: тихих, глядящих бессмысленными глазами дурачков, только что лишившихся памяти…

Тот, кто двигался по ликрейскому болоту навстречу джинну, некоторой толикой магии обладал. Пользоваться ею почти не умел, но старался изо всех сил и пока что был в должной мере удачлив и осторожен. А еще не позволял страху стать слишком сильным и смять, прижать к земле, вынудить замереть и отказаться от всякой борьбы. Упрямство незнакомца почему-то грело душу. Словно он, Шарль, мог теперь вернуть жизнь одному из своих сверстников, не выбравшихся из франконских или мадейрских болот, а значит, сам становился несколько менее джинном и более – человеком. Оказывается, он хочет этого и наверняка желал всегда, подсознательно. Вероятно, потому, что у джиннов нет ни судьбы, ни полноценной жизни. Они невидимки, лишенные права быть собой, они вещи, принадлежащие ордену. И еще они рабы, тайно мечтающие о свободе. Самые жалкие невольники жаждут спасения для себя, широкие душой – для всех себе подобных, а отчаянные бунтари, еще не вкусившие яда самовлюбленности и личного совершенства, иногда грезят о праве пресечь саму угрозу рабства для приглянувшихся ордену детей…

Ночь стремительно густела, хотя в августе здесь, на севере, время полной темноты весьма короткое. Пихты расступались, разбредались по гривкам, под ногами все слышнее чавкало и вздыхало болото. Далеко впереди кто-то тоже брел, всхлипывал тонким детским голосом, шмыгал носом и иногда, не в силах устоять перед страхом, припадал к упругому дерну болота, оглядывался через плечо, потому что знал: погоня уже близко. Невидимая и потому вдвойне ужасная.