Бремя выбора. Повесть о Владимире Загорском

Едва закончили с вопросом о митингах, как из Кремля сообщение: только что в Петрограде убит Урицкий, председатель Петрочека. Дзержинский срочно выезжает туда. «Выступления Ильича придется сегодня отменить, — сказал Загорский. — Кто за это предложение, прошу поднять руки». Проголосовали, и Загорский тут же позвонил Ленину: обстановка тревожная, Московский комитет принял решение отменить путевку на ваше имя. Ленин уперся: «Вы хотите прятать меня в коробочке, как буржуазного министра?» Загорский настаивал: «Временная мера, Владимир Ильич, в связи с оживлением террористов». Ленин возражал, он обещал рабочим быть на собрании, это во-первых, во-вторых, принципиально важно именно сейчас выступать па митингах, положение очень серьезное, задачи сложные, и надо решать их открыто вместе с массами. «Или вы со мной не согласны, Владимир Михайлович?» Голос у Ленина жесткий, вопрос звучит с укоризной: вы что, Загорский, не верите рабочему классу? Спорить с ним трудно, тем более что речь идет о его личной безопасности, а охрана всегда раздражает Ленина, кажется ему унизительной. «Мы выслушаем ваши возражения на бюро, Владимир Ильич. Напоминаю, вы состоите на учете в Московской партийной организации, — Загорский с Лениным никогда так не разговаривал. — Речь идет не просто о безопасности Ульянова-Ленина, речь идет о жизни вождя пролетариата, — оправдывая свой тон, продолжал Загорский. — Прошу вас на бюро, Владимир Ильич». «Сегодня не могу, занят. Обещаю завтра», — отрывисто сказал Ленин и положил трубку.

Остался осадок после разговора, Ленин не подчинился, как-то так получилось, будто секретарь МК не понимает всей серьезности момента, недостаточно ответственен со своим галантным предложением. Никто из присутствующих не считал, что Загорский перестраховывается, что не прав в своих настояниях, тем не менее он оказывался не прав. Ленин отвечал ему твердо, пожалуй резко, времени у него в обрез. Сказать по совести, Загорский и сам не верил в опасность — и все-таки… Конечно, повлияло только что полученное известие — убийство, да кого — председателя ЧК, да где — в Питере, да еще в служебном помещении ЧК, где охрана само собой разумеется. Так что строгость его с Лениным обоснованна.

Завтра он явится на бюро — сказал «обещаю»— и будет резок: «Вы создаете прецедент. Выступления на митинге имеют характер партийной мобилизации». Попробуй с ним спорить! Будем сидеть и краснеть. Он настолько верит в правоту своего дела, что не допускает и мысля об опасности для него в рабочей среде.

И еще, как давно заметил Загорский, препятствия Ленина только подстерегают, он будто жаждет их, будто главным условием успеха является для пего наличие препятствий. Он совершенно игнорирует невозможность достижения цели, такова натура. Для него нет обстоятельств, которые все оправдывают, со всем примиряют.

Но назавтра Ленин не приехал в МК.

Картина, как потом узнал Загорский, получилась на заводе Михельсопа поистине жуткой. И дело не только в выстрелах Каплан.

После выступления на Хлебной бирже вдвоем с Гилем, шофером, они поехали на Серпуховскую. На заводе Михельсона их никто не встретил, время рабочее. Ленин совершенно один, никого из завкома, прошел в гранатный цех. Никого из охраны. (Не было бы выстрелов, об охране никто бы и не вспомнил. Ленин не любил ее, попытка охранять его незаметно кончалась неудачей, он все замечал и ловко избавлялся от охраны, используя свой опыт конспиратора. Все было тихо на Хлебной бирже, где он выступал только что, и никто об охране не подумал.)

Он вышел из цеха через час. Вместе с толпой пошел к машине. Две женщины жаловались ему на продотряды — у них отобрали продукты. Ленин обещал разобраться, помочь. И тут выстрел. В трех шагах женщина в черном. После краткой паузы — еще два. Секунду — мертвая тишина. И крики: «Убили! Убили!!» — и толпа шарахнулась со двора. В воротах давка.

Толпу можно попять, люди измождены, нервы взвинчены, достаточно искры паники. Совсем недавно, в июле, по Москве раздавалась стрельба, гремели орудия, левые эсеры пытались захватить власть.

Гиль сразу обернулся на выстрелы, выхватил наган, женщина в черном швырнула браунинг к его ногам. Гиль не успел выстрелить, Ленин застонал, повалился на землю, Гиль бросился к нему, показалось: и там враг, надо успеть заслонить собой.

Какие-то мгновения, считанные секунды. Ленин один лежит на земле, на пустом заводском дворе. Над ним склонился Гиль с наганом в руке. И слышится крик женщины, неизвестно откуда, словно с небес: «Что вы делаете?! Не убивайте его!» Мгновения, но они растягиваются в воображении, держатся, длятся вечность.

Наконец, из мастерской выбежали трое с оружием: «Мы из завкома, свои!»