— Если эти дела продолжаются уже лет двести, то это никак не может быть один и тот же человек. Это секта.
Грюневальд задумался, надевая пиджак и завязывая галстук. Он присел на кушетке, а не перед столом приятеля.
— Знаешь, — почти что прошептал он, — более всего во всем этом деле меня пугает то, что все следователи погибают.
— Не паникуй. Стечение обстоятельств.
— Не думаю.
— Не думаю, чтобы это имело значение, — сказал Сташевский Мариоле. — Все следователи, занимающиеся этим делом, гибнут. Выжить удалось только Кугеру, потому что его от следствия отстранили. Удалось Васяку, потому что письмо в милицейское управление, сообщающее о его смерти, явно написано его собственной рукой. И был еще один специалист. Вероятно, еще довоенный полицейский офицер. Похоже, он решил это дело.
— А почему же ты не знаешь решения?
— Потому что его не записали в документы. Но я такой же хорошо обученный, как и тот. Я тоже справлюсь.
— В этом я как раз и не сомневаюсь.
Мариола привыкла к его меняющемуся настроению. И еще к тому, что, при всей своей показной кичливости, у него была чрезвычайно низкая самооценка.
— Слушай, я вижу следы в бумагах. Им помогал специалист высочайшего класса, а не милиционеры — назначенцы коммунистов. Это был чужак, гость. Следы его вижу. Но не знаю, как его зовут.
Мариола с заботой поглядела на Сташевского. Пару минут она переваривала что-то в мыслях. Затем робко сказала:
— Славек, все время ты повторяешь одни и те же предложения, одни и те же слова… Ты сегодня уже что-то пил?
Тот замялся.
— Одно пиво.
— Ага. А та бутылка водки в ящике стола?
— Ой, несколько глоточков.
— Славек, милый… Но от тебя несет спиртным. Я беспокоюсь.
— Не преувеличивай. — Он пожал плечами. — Что же касается повторяемости слов, то это потому, что повторяются и ситуации. В различных конфигурациях, в различных вариантах, но это все один и тот же рассказ.
— Это так важно?
— Это приведет нас к цели. — Он положил руку на колене Мариолы. — Вот увидишь, сейчас что-то случится.
Борович дополнял акты дела. Он инстинктивно исправлял орфографические ошибки и консультировался с Кугером по мелочам.
— Ну что же, — с трудом поднялся он. — Гестаповца можно увести.
Мищук вызвал охранника. Он уже научился пользоваться германско-американским пультом. Те, что находились в караульном помещении, тоже выучились. Охранник появился через пару десятков секунд. Борович подошел к Кугеру.
— Вы знаете, что означает честное слово польского офицера?
Кугер кивнул.
— Догадываюсь.
Борович помог инвалиду подняться и провел, а точнее, перенес его на тележку беженцев, которая стояла под стеной. Сами беженцы ожидали снаружи. Он положил ему в карман документы, разрешающие выезд.
— Вот. Здесь тушенка, самогон и хлеб, — дал он Кугеру сумку. — Я свою часть договора выполнил?
Своей единственной рукой немец прижал добычу к груди. Он поглядел Боровичу прямо в глаза.
— Так точно, герр офицер!
— Тогда желаю хорошо добраться до Германии. Через неделю кочевой жизни на вокзале. — Он улыбнулся. — Но, может вам еще повезет, и вы уедете еще сегодня.
— Благодарю, герр офицер!
— Мы, полицейские, должны помогать друг другу. — Он повернулся к своим «сотрудникам». — Вызовите пару охранников, чтобы помогли снести тележку по лестнице.
Мищук на самом деле уже мог пользоваться консолью. Он нажал на кнопку с надписью «Waffen SS». Его интересовало, какие на них будут мундиры, но, к сожалению, те носили обычные, польские.
— Слушаю?! — крикнул командир патруля.
— Снесите тележку с лестницы.
— А потом, в какую камеру?
— Твою мать, — разозлился Васяк. — Просто-напросто, выставите на улицу, и пускай идут, куда захотят!
— Так точно!
Охранники схватили импровизированную коляску. Кугер приложил руку к непокрытой голове, салютуя. Борович ответил таким же салютом. Ведь это не был никакой не ярый нацист, гоняющийся по улицам за евреями, чтобы потом отвезти их в газовую камеру. Мужик охотился за ворами и убийцами, и он был весьма хорош в своей профессии.
— И как? Узнал ты чего-нибудь от того гестаповца? — спросил Мищук.
— Нет. Гораздо больше мне сообщил Кугер.
— И что он сказал?
— Что мы должны отправиться на… — Борович склонился над рисованной картой. — На площадь Нанкера. В монастырь.
— Нахуя в монастырь? Я молился в последнее воскресенье. Отстоял святую мессу. Принял облатку.
— Дело не в том, — схватился Борович. — Я уже приблизительно знаю, в чем тут дело. Благодаря Кугеру.
— Он и вправду настолько хорош?
— Да. С одной рукой и ногой, не имея никакой власти, он вытянул из гестаповца все, что только хотел. — Подумав, он добавил. — Хотелось бы мне иметь такого унтер-офицера перед войной.
— Эт-точно, — сказал Васяк. — А он же ни разу даже не дал тому гаду по морде.
— Мы в твоем распоряжении, — прибавил Мищук. — Скажи, что надо делать, а когда уже разгадаешь это дело, мы тебя отпустим. И никаких обвинений в мародерстве не будет.
— Хорошо. — Борович закурил «плейерс». — Буду надеяться, что ваше честное слово тоже крепкое.