Брестский мир и гибель Черноморского флота

Сергей Войтиков Брестский мир и гибель Черноморского флота

Предисловие

Историю Черноморского флота между февралем 1917 г. и июнем 1918 г. нельзя признать белым пятном в отечественной историографии. Достаточно указать книги и диссертации Н. М. Гречанюка и П. И. Попова[1], А.Г. и В. Г. Зарубиных[2], А. И. Козлова[3], В. В. Крестьянникова[4], А. П. Павленко[5], В. Д. Поликарпова[6], А. С. Пученкова[7], А. К. Селяничева[8], И. Т. Сирченко[9], Д. В. Соколова[10], А. А. Цецорина[11], А. М. Чикина[12], В. А. Широкова[13]. Сюжеты, связанные с трагедией российского флота, затронуты и в коллективных монографиях[14], и в статьях[15].

В настоящей книге история Черноморского флота в 1917–1918 гг. изучена на основании опубликованных источников, а также документов Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Российского государственного военного архива (РГВА) и Центрального государственного архива города Москвы (ЦГА Москвы). Неопубликованные источники позволяют расширить существующие представления о ходе Февральской и Октябрьской революций на Черноморском флоте, по-новому рассмотреть «Варфоломеевские/Еремеевские ночи на флоте», изучить механизм принятия судьбоносных для Черноморского флота решений в 1918 г.

Традиционно история Черноморского флота в 1917–1918 гг. исследуется на основании воспоминаний, показаний на допросах в Иркутской ЧК А. В. Колчака, опубликованных сборниках документов, документов Российского государственного архива Военно-морского флота и некоторых других архивов. Дневниковые записи и воспоминания А. И. Верховского[16] позволяют понять, насколько стремительно командный состав Черноморского флота терял власть на флоте весной 1917 г.[17] Мемуарные работы И. П. Борисенко[18] В. К. Жукова[19], В. А. Кукеля[20], Н. А. Монастырева[21], А. П. Платонова[22], Ф. Ф. Раскольникова[23], С. С. Хесина[24] помогают воссоздать обстановку 1917–1918 гг. в Севастополе и на Черноморском флоте, те из указанных работ, что были созданы в Советской России (все, за исключением мемуаров Монастырева), содержат богатую фактуру, основанную в том числе на архивных материалах. Следует отметить, что многие воспоминания рассказывают о личных переживаниях их авторов: В. К. Жуков с болью в сердце написал о сопротивлении германским оккупантам Николаева[25], В. А. Кукель и Н. А. Монастырев – о потоплении кораблей. Естественно, как и любые мемуары, данные содержат ошибки и неточности, которые требуют исправления по архивным документам.

Определенную сложность в реконструкции механизма принятия ключевых решений о судьбе Черноморского флота вызывает целенаправленное умолчание советских мемуарных источников 1930-х гг. и последующих исследований советских историков о ряде военно-политических деятелей, непосредственно ответственных за события 18 июня 1918 г. Сначала (1927) был сослан в Алма-Ату, а затем и выслан из СССР (1929) Л. Д. Троцкий, в результате чего в классическом советском полумемуарном труде В. К. Жукова, вышедшем в 1931 г. с предисловием Ф. Ф. Раскольникова, фамилия «Троцкий» была повсеместно заменена на указание должности: «нарком», «нарком по морским делам»[26] и «народный комиссар по морским делам»[27], а в позднесоветских исследованиях вообще отсутствовали какие-либо сведения о роли опального «создателя Красной армии» в принятии решения о потоплении флота в 1918 г. Затем стал невозвращенцем и сам Ф. Ф. Раскольников, бежавший из СССР и опубликовавший на Западе нашумевшее открытое письмо «хозяину» партийно-государственного механизма Страны Советов с рефреном «Вы арестовали их, Сталин». Как следствие, со страниц исследований исчез и Раскольников. В самом серьезном документальном сборнике по проблеме его фамилию заменили на безликое «член коллегии Народного комиссариата по морским делам»[28]. Правда, не находилась под запретом фамилия технического исполнителя решения о потоплении флота – старшего лейтенанта Черноморского флота В. А. Кукеля: его необоснованно репрессировали, однако во время хрущевской оттепели реабилитировали. В ходе написания очерка приходилось систематически обращаться к материалам личного фонда В. И. Ленина – для того чтобы убедиться, чьи же на самом деле документы длительное время фигурируют в литературе в качестве «ленинских». Умолчания начала 1930-х гг. выглядят анекдотично еще и потому, что в них чаще названы по именам оппоненты большевиков из эсеров, меньшевиков и левых эсеров, чем оппозиционные деятели, вылетевшие из руководящей «тележки» (выражение И. В. Сталина 1927 г.) большевистской партии.