Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Объективным фактором такого положения была зависимость России от военного снабжения извне, о чём мы уже говорили. Дело усугублялось также финансовой зависимостью России, возникшей ещё до войны. Внешний долг России в 1914 г. составлял 5,4 млрд. рублей (в золотом эквиваленте). За два с половиной года войны Российская империя увеличила этот долг (без учёта процентов) ещё на 6,3 млрд. рублей, а Временное правительство за восемь месяцев своего существования в 1917 г. — на 1,8 млрд[65]. Часть внешних займов была сделана под залог российского золотого запаса. Ещё в октябре 1914 г. вступило в силу англо-русское соглашение о кредитах, по которому Россия должна была перевезти в Лондон часть своего золота. В декабре 1914 г. Британия поставила окончательным условием, что золотом должно быть гарантировано не менее 40% займов, предоставляемых России[66]. В мае 1915 года Англия окончательно взяла в свои руки дело снабжения Русской армии оружием, боеприпасами и военным снаряжением. Британский военный министр Генри Китченер был признан Россией своим официальным уполномоченным по военным закупкам в США и Англии[67]. Таким образом, уже в 1915 г. Россия утратила право самостоятельных решений в такой важной области, как военное снабжение.

Как обычно, возникает вопрос об альтернативах. Ясно, что такое положение возникло не за один-два года, а создавалось задолго до Первой мировой войны. Оно было объективным следствием промышленного и инфраструктурного отставания России от ведущих капиталистических стран. Важно учитывать, что в мировой капиталистической финансовой системе Россия не могла занять место выше того, на которое ей позволили бы встать державы, раньше её сделавшиеся лидерами этой системы. Играя по чужим правилам, всегда будешь проигрывать. Иностранный капитал, без привлечения которого Российская империя не могла проводить индустриализацию на основе частного предпринимательства, участвовал в этом процессе в той степени, в какой обеспечивалось сохранение общего промышленного отставания России от ведущих стран Запада.

История XX века показала, что альтернатива этому у России могла быть только одна — выход из мировой капиталистической системы, даже противопоставление себя ей и развитие с опорой лишь на внутренние силы. Осуществить такую альтернативу могли только радикально-революционные общественные круги. Старая русская элита была слишком тесно вписана в существующую экономическую систему. Альтернатива указанного рода предполагала революцию против старой элиты. Логично ли будет упрекать последнего русского царя в том, что он не оказался революционером на троне?..

Временное правительство, сменившее царское в 1917 г., тоже пыталось компенсировать отсутствие массовой социальной поддержки внутри страны опорой на финансовую и дипломатическую помощь Запада. Именно в те восемь месяцев 1917 г., когда страной правили буржуазные временщики, зависимость российской политики от держав Антанты достигла максимума. Иностранное давление на внутренние дела России совершалось тогда наиболее беспардонным образом за всю войну. В дальнейшем то же самое отсутствие прочной и широкой поддержки населения побудило вождей российской буржуазии непосредственно опереться на иностранные штыки, что придало масштабный и затяжной характер Гражданской войне. Неимение иной опоры в самой России, кроме архаичного госаппарата, унаследованного от прошлого и совершенно неприспособленного к задачам современной тотальной войны, заставляло и самодержавие опираться на внешние силы — на тех же западных союзников. Это и обусловливало чрезмерную «чуткость» Царского Села и Могилёва к запросам и требованиям, шедшим из Парижа и Лондона.

Помимо объективных были и субъективные факторы. Русская элита уже два столетия сама себя ставила ниже Западной Европы. В Европе привыкли к самоуничижению России. И поэтому редкие попытки российских официальных лиц ставить свою страну на одну доску с западными державами, позиционировать себя как равных среди равных могли встретить и встречали со стороны союзников но Антанте лишь недоумение и неприязнь.