Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Буржуазные газеты снова получили повод шуметь о развале дисциплины в армии, созданном революцией; при этом не щадили и правительство. Левые же обвиняли правительство в преступном замысле сдать Петроград врагу для того, чтобы расправиться с революцией. За прошедшее с тех пор время никто так и не смог найти доказательств наличия у правительства Керенского подобных намерений. Вопрос об эвакуации правительства в Москву, в связи с возможным созывом Учредительного собрания именно в первопрестольной, действительно рассматривался, причём ещё с весны 1917 г. Как раз из-за опасений возбудить тем самым нездоровые толки о том, что правительство бежит из Петрограда, бросая город на произвол судьбы, этот вопрос осенью 1917 г. был окончательно оставлен. Многие же культурные ценности, в частности, сокровища Эрмитажа, были эвакуированы из Петрограда ещё в 1915 г. — не потому, что город готовили к сдаче, а для сбережения от бомбёжек с «Цеппелинов». Никаких оснований подозревать само правительство в подобных планах не было.

Но правые в очередной раз «подставили» Временное правительство. Огромный резонанс в левых кругах получила реплика бывшего председателя Государственной Думы октябриста М.В. Родзянко, напечатанная в газете Рябушинского «Утро России». Поскольку сила Родзянко, по меткому выражению С.Ю. Витте, заключалась «не в уме, а в голосе — у него отличный бас», то нет ничего удивительного в том, что он высказал вслух для прессы следующее: «Петроград находится в опасности… Бог с ним, с Петроградом… Опасаются, что в Петрограде погибнут центральные учреждения [ЦИК, центральные армейские и профсоюзные комитеты и т.д.]… Очень рад буду, если все эти учреждения погибнут, потому что, кроме зла, они ничего не дали России»[150].

Несомненно, что Родзянко выболтал сокровенные мысли части российской элиты. «В русской семье, где я жил, почти постоянной темой разговоров за столом был грядущий приход немцев, несущих «законность и порядок», — пишет американский левый журналист. — Однажды мне пришлось провести вечер в доме одного московского купца. Во время чаепития мы спросили у одиннадцати человек, сидевших за столом, кого они предпочитают — Вильгельма или большевиков? Десять против одного высказались за Вильгельма»[151]. Вряд ли здесь много утрировано. Просто большинство, в отличие от голосистого Родзянко, понимало, что эти настроения — не для того, чтобы высказывать их публично в беспокойное время.

Такой откровенный классовый конфликт, при котором внутренний враг представлялся значительно опаснее любого внешнего, не мог быть смягчён «парламентским» путём отдельных небольших уступок. Поэтому Керенский в это время уже крайне неохотно прибегал к популистским мерам, так как понимал, что они не смогут возыметь необходимого эффекта. Это доказывалось, например, историей с отменой смертной казни. 17 октября Временное правительство отменило смертную казнь за преступления на фронте, восстановленную им в июле. Но этот акт остался незамеченным на фоне разворачивающихся событий. Правительство не сумело увеличить на нём свой политический капитал. Когда же спустя несколько дней большевики пришли к власти, они громогласно заявили об отмене смертной казни, поставив это в заслугу исключительно себе.

Поэтому 24 октября Керенский довольно холодно встретил явившуюся к нему делегацию Предпарламента, передавшую только что принятую этим органом резолюцию. Она говорила о том, что существующее положение создано медлительностью властей в решении важных политических вопросов и рекомендовала Временному правительству объявить о своих мирных предложениях и о передаче частной земли в ведение крестьянских комитетов. По сути, это была программа, двумя сутками позже осуществлённая 2-м Всероссийским съездом Советов в виде «Декрета о мире» и «Декрета о земле». Однако Керенский резко отверг предложенную резолюцию. Он отлично понимал, что объявление правительством этих мер пройдёт незамеченным и уже не остановит готовящегося открытия Съезда Советов, который провозгласит себя высшим органом власти, а Временное правительство — низложенным. Возникший конфликт мог быть разрешён только путём открытого столкновения.