Брет Гарт. Том 6

При однообразном существовании самые пустяковые события долго живут в памяти, и прошло около недели, прежде чем Помфри бросил свою подзорную трубу и прекратил ежедневные наблюдения за скалою. Он снова принялся за книги и почему-то опять стал читать о путешествиях. Случайно ему попалось описание открытия сэром Фрэнсисом залива, расстилавшегося теперь перед ним. Помфри всегда казалось странным, что великий искатель приключений не оставил здесь никаких следов своего пребывания, и еще более странным, что он проглядел золотые россыпи, о которых знали даже индейцы, лишившись, таким образом, открытия, превосходившего самые смелые его мечты, и возможности обрести сокровища, по сравнению с которыми грузы захваченных им кораблей, шедших с Филиппин, были сущим пустяком. Неужели неутомимый открыватель новых земель довольствовался тем, что три недели праздно бродил по этим угрюмым пескам, даже не помышляя проникнуть в глубь страны, в леса за горной цепью, или хотя бы зайти в чудесный залив по соседству? Или же он никогда не бывал здесь, и все это легенда, столь же нелепая и ничем не подтвержденная, как «чудеса», описанные в той книге? Помфри, как всякому пытливому исследователю, был свойствен скептицизм.

Прошло две недели. Помфри ходил далеко в горы и теперь на обратном пути вниз, к морю, остановился отдохнуть. Весь берег лежал перед ним как на ладони, от самого горизонта до маяка на севере. До захода солнца оставался еще час, и он как раз успевал добраться домой засветло. Но с высоты Помфри увидел то, чего никогда не замечал раньше: место, которое он всегда принимал за маленькую бухточку к северу от мыса, на самом деле оказалось устьем горной речки, бравшей истоки неподалеку от него и впадавшей в океан. Отсюда ему было видно и низкое продолговатое строение у реки, крытое сухим тростником и похожее издали на курган. Но дымок, курившийся над ним и уплывавший в горы, говорил, что это жилье. Оно было совсем недалеко, и он решил отклониться от своего пути, чтобы взглянуть на него. Спускаясь вниз, Помфри слышал, как залаяла собака, и понял, что находится недалеко от стойбища индейцев. Кострище с не остывшей еще золой подтвердило, что он шел по следу одного из кочующих племен, но солнце садилось, напоминая, что он должен спешить домой, к своим обязанностям. Когда Помфри достиг наконец устья ручья, он обнаружил там ничем не примечательную продолговатую хижину, тростниковая сводчатая кровля которой придавала ей сходство с пещерой. Единственное отверстие, служившее дверью, выходило прямо на реку; через него же тянулся замеченный им прежде дым от костра, горевшего внутри. Помфри нетрудно было догадаться о назначении этого странного сооружения, так как он много слышал об индейских обычаях от лесорубов. Это была «парильня», обогреваемая костром из тлеющих листьев; голые индейцы наглухо запирались там, а потом, пропотев и едва не задохнувшись, выскакивали и бросались прямо в воду. Тлевший еще огонь говорил о том, что парильней пользовались не далее как сегодня утром, и Помфри не сомневался, что индейцы расположились лагерем где-то рядом. Он охотно продолжил бы свои наблюдения, но обнаружил, что времени у него в обрез, и резко повернул в сторону, так резко, что человек, который, по-видимому, осторожно крался за ним в отдалении, не успел скрыться. Сердце его сильно забилось. Перед ним была та самая женщина, которую он видел на скале.

Хотя туземное платье оставляло теперь открытыми лишь голову и руки, в цвете ее кожи не могло быть никаких сомнений — женщина была явно белой, только слегка загорела на солнце, да на низком лбу виднелась красноватая метка. И ее волосы — длинные, нерасчесанные — были такие же, какими он увидел их в первый раз. Темно-золотые, они кое-где совсем выгорели на солнце. Глаза у нее были ясные, голубые, как у женщин с севера. Одежда выглядела весьма примечательно, так как не походила ни на обноски европейского наряда, ни на дешевое, купленное в правительственной лавке платье из фланели или ситца, какие носят обычно калифорнийские индейцы. Она была чисто индейская, из отделанной бахромой оленьей кожи: свободная, длинная рубашка и чулки, украшенные яркими перьями и цветными ракушками. На шее висело ожерелье, тоже из ракушек и причудливых камешков. Хотя волосы ее были по-девичьи распущены, она казалась вполне сформировавшейся женщиной и, несмотря на широкую, просторную одежду, была выше ростом, чем средняя индианка.