Мурин вынул, но не визитную карточку, а ассигнацию, и подал лакею. Тот если и изумился, то сумел совладать с лицом. Рука его произвела спокойный, в высшей степени респектабельный жест. Бумажка исчезла, будто ее и не было. Мурин не успел заметить, куда он ее сунул: в рукав, в карман? Лакей оборотил на него учтиво-непроницаемое лицо — лицо человека, которого ничто не способно смутить: он ждал, какая потребуется услуга.
— Скажи-ка, любезный. Хорошая ли у тебя память?
— Пока жаловаться не было причин.
— Тогда ты помнишь то утро, когда пришло известие о молодом барине.
— Как не помнить.
Он явно не собирался говорить лишнего. Даже за деньги. Мурин оценил его преданность дому.
— Что, очень старая барыня была расстроена?
— Пришлось подать капли.
— А Егорушка?
Только легкая пауза выдала, что вопрос лакея изумил и насторожил.
— Егор Никодимыч немедленно предоставил себя в распоряжение семейства.
— Когда у него зуб заболел?
В глазах лакея промелькнуло смятение.
— Полагаю, ночью накануне.
— Почему ты так полагаешь?
— Утром он спустился в кухню с подвязанной щекой.
— У него есть свой камердинер?
Лакей покачал головой.
— Если ему что-либо понадобится, ему следует обратиться к дежурному лакею.
В его тоне Мурин уловил пренебрежение. Он понял его причину: в глазах лакея, прислуги, даже дворни Егорушка был ненастоящий барин. Прислуживать ему было слегка противно.
— А кто дежурил тогда?
Лакей слегка поклонился.
— Ты. Стало быть, ты и перевязал ему лицо?
В глазах лакея блеснуло злорадство: он почуял, что простые вопросы, которые задавал офицер, были подозрительными и опасными, но еще подозрительней и опаснее — ответы на них. Тоже очень простые.
— Егор Никодимыч уже спустился на завтрак с подвязанным лицом.
— Точно ли? Не можешь ты ошибаться?
— Егор Никодимыч встает рано и изволит завтракать на кухне. Мы все обратили внимание, что он в то утро отказался от ванильного сухаря, до которого обычно большой охотник.
— Вот оно что.
— Зуб-с, сказал Егор Никодимыч.
— Да, зуб такое дело… Должно быть, он дурно спал той ночью. Егор-то Никодимыч. Если зуб воспалился.
— Не могу знать.
— А что-то мне подсказывает, что можешь.
— Нет. Дело в том, что Егора Никодимыча вечером дома не было, когда вся прислуга отправляется спать. А это в половине одиннадцатого.
Глаза у Мурина сузились:
— Когда ж он вернулся?
Лакей пожал плечами.
— С какой стати мне знать?
— С такой, что для молодого барина это вопрос жизни.
Глаза лакея впервые посмотрели ему в глаза, блеснули человеческим чувством, заметались, рот приоткрылся, щеки и кончики ушей порозовели:
— Барин, ах, барин…
— Давай же, старина. Не выдумывай. Не домысливай. Говори, что знаешь. Если хочешь помочь твоему молодому барину.
— Хочу всей душой! — вскрикнул он чуть не со слезами. — Но я не знаю.
— Быть того не может. Не ты, значит, кто-то другой. Верно, он разбудил кого-то, чтобы ему отперли?
— У Егора Никодимыча есть свои ключи.
— Вот оно что. Гляжу, Егор Никодимыч вроде кота: хочет приходит, хочет уходит. Где ж он был той ночью?
Внезапно с лестницы раздалось визгливо-негодующее:
— Может, вы меня самого об этом спросите?
К ним спускался Егорушка собственной персоной.
— Спросите меня! Что ж вы не спросите? Что вы вынюхиваете… Спрашивайте прямо!
Мурин кивнул лакею. Тот бесшумно исчез за дверями. Мурин не сомневался: тут же приник ухом. Но Егорушке будто и дела не было. Он дрожал всем телом, лицо подергивалось, повязка еще более усугубляла его нелепый вид: концы ее торчали над узлом, как заячьи уши. «Жалкий тип», — презрительно подумал Мурин. Жалости он к Егорушке не испытывал. Хотелось раздавить его. Он спокойно процедил:
— Успеется. Сперва я расскажу вам одну историю.
— С какой стати мне ее слушать?
— Потому что вы в ней главное действующее лицо.
— Какая чушь!.. — вякнул Егорушка.
Но не ушел.
— Детство и юность героя пропустим. Начало истории застает его в доме богатой генеральши. Богатой, но деспотичной и скупой. Это понятно, когда видишь этот дом. Большой, роскошный — и запущенный. Невольно подумаешь: эх, я бы здесь развернулся… Не так ли?
— Вы не можете читать мои мысли!
— Справедливо. Это не ваши, а мои мысли. Когда я спросил, как найти этот дом, мне как особую примету указали: задрипанный. А ведь какую игрушечку из него можно сделать. Если только войти в расход, потратиться. Но именно это вашей барыне как ножом по сердцу, верно?
— Она старый человек. Старики любят копить.
Мурин кивнул:
— А молодые тратить. Как, например, ее племянник Прошин. Такому деньги руки жгут. Ни копить не умеет, ни приращивать капитал, ни тратить с умом. Сколько ни дай, все по ветру пустит. Все проиграет.
— Потому что сызмальства не знал нужды!
— Вот-вот, — подначил Мурин. — Я тоже это понял.
— Такие не знают цены ни деньгам! Ни усилиям! — разорялся Егорушка.
— Именно, — еще подстегнул Мурин.
— Для них все — игра с фортуной!
— Так ведь однажды и вы ее рискнули испытать, — вставил Мурин.
— Что-с?
— Удачу. Рациональный, осмотрительный, сдержанный человек, в один прекрасный день и вы решили: а ну как выгорит. А ну поставлю на карту.
— Лжете! Я сроду не брал в руки эту гадость! Карты!