Брежнев

– Леонид Ильич, я считаю, что в таких условиях я не могу руководить Московской городской партийной организацией. Я могу руководить только в том случае, если пользуюсь полным доверием и поддержкой политбюро и генсека. Мне такого доверия, как я понимаю, нет, и я должен уйти…

Он написал заявление:

«Генеральному секретарю ЦК КПСС тов. Брежневу Л. И.

В связи с тем, что на июньском Пленуме Центрального Комитета партии моя позиция получила осуждение двух членов политбюро и двух кандидатов в члены политбюро, я не считаю себя вправе оставаться в должности первого секретаря Московского городского комитета партии. Согласен на любую работу».

24 июня по указанию ЦК провели внеочередное закрытое заседание бюро Московского горкома, на котором Егорычеву устроили разнос. Особенно старалась первый секретарь Бауманского райкома Прасковья Алексеевна Воронина, которую выдвинул Егорычев и которая всегда пела ему дифирамбы…

Леонид Ильич обзвонил членов политбюро:

– Московская городская партийная организация нуждается в укреплении, и Егорычева стоило бы заменить…

Новым руководителем Москвы стал Гришин.

«Мне позвонил по телефону Брежнев и попросил приехать в ЦК КПСС, – вспоминал Виктор Васильевич Гришин. – Генеральный секретарь поинтересовался делами в профсоюзах. Я рассказал, над чем работает ВЦСПС, какие проблемы решают профсоюзные организации.

Леонид Ильич предложил мне перейти на работу в Московский горком партии. К этому времени я уже одиннадцать лет проработал председателем ВЦСПС. Срок немалый. Просить оставить меня на прежней работе было неудобно, хотя она мне нравилась…»

Пленум провели 27 июня. Речь держал второй секретарь горкома Владимир Яковлевич Павлов. Ему объяснили, что он должен сказать.

– Товарищ Егорычев допустил грубую политическую ошибку. Высказанные им некоторые положения ни в какой мере не отвечали действительному положению дел, не имели никакого фактического обоснования, а сама их постановка на пленуме явилась политически вредной, способной нанести ущерб нашей стране… Многие товарищи высказали мнение о том, что в связи с этим товарищ Егорычев утратил их уважение и доверие, потерял тот высокий авторитет, который должен быть непременным условием для партийного руководителя, занимающего пост первого секретаря городского комитета столичной партийной организации… Бюро МГК отмечает, что он не обсудил на бюро свою речь и поэтому высказанные им политические неправильные положения не отражают мнения бюро… Бюро МГК пришло к выводу, что Егорычев не может оставаться на посту первого секретаря…

При этом участники пленума горкома так и не узнали, что же такого крамольного сказал Николай Егорычев. Сама его речь стала секретом на десятилетия. На пленум пришел Суслов, чтобы своим авторитетом «освятить» кадровые перемены. Он говорил без бумажки, несколько коряво. Прежде всего успокоил московских руководителей:

– Московская партийная организация всегда являлась, является и будет являться первой опорой и основной опорой Центрального Комитета… Поэтому мы решили пойти на жертву для себя, ЦК. Нам, конечно, кандидатура, которую мы выдвигаем, крайне необходима и там, где сейчас находится. Но, учитывая все значение московской организации, мы пошли на то, чтобы удовлетворить просьбу и в отношении конкретной кандидатуры, и рекомендуем первым секретарем товарища Гришина Виктора Васильевича.

Вопросов к Гришину не было, и его утвердили единодушно.

Виктор Васильевич Гришин был старше Егорычева, искушеннее и потому занимал эту должность восемнадцать с половиной лет. Гришин поставил своей задачей ничем не огорчать генерального секретаря. И этим он очень нравился Брежневу.

Виктор Васильевич обещал превратить Москву в образцовый коммунистический город. Под этим лозунгом московский партийный аппарат был выведен из зоны критики. Даже сотрудникам ЦК рекомендовали не звонить напрямую в московские райкомы, поскольку ими руководил член политбюро. Когда в горкоме узнавали, что какая-то газета готовит критический материал о столице – пусть даже по самому мелкому поводу, главному редактору звонил Гришин, и статья в свет не выходила…

В феврале 1977 года заполыхал пожар в гостинице «Россия», погибли люди. И тогда, и сейчас поговаривают, что это был поджог. Но следствие сразу же установило, что дежурный радиоузла, нарушая правила, работал с паяльником. Попутно выяснилось, что при строительстве гостиницы грубо нарушили правила противопожарной безопасности, она вообще не должна была эксплуатироваться до исправления серьезных недостатков. Но написать об этом первый секретарь горкома Гришин не позволил. Его устраивала версия о поджоге.

Брежнев взял Гришина с собой в Польшу на съезд польских коммунистов.

«В Варшаву и обратно мы ехали поездом. Леонид Ильич приглашал меня в свой вагон на завтраки и обеды. Рассказывал о своем детстве и юности, о матери и отце. Он любил простую пищу: утром – жареный картофель с салом, пирожки с горохом, приготовленные в подсолнечном масле, в обед – украинский борщ, то есть то, чем в детстве потчевала его мать.

Однажды он сказал мне: