Брежнев

Шелепину поручили заниматься учебниками для ПТУ. Более всего его поражала и возмущала необязательность чиновников, с которыми он теперь имел дело. Он, находясь на высоких должностях, привык, что его поручения немедленно исполняются. А тут вступила в дело бюрократическая необязательность, да и чиновная опасливость: зачем сломя голову исполнять поручение Шелепина, если даже соприкасаться с ним опасно?

Его школьного друга Валерия Харазова, второго секретаря ЦК компартии Литвы, вызвали в Москву. Перед отъездом первый секретарь Пятрас Пятрович Гришкявичюс сказал ему:

– Валерий Иннокентьевич, имейте в виду: я о вас никогда и никому ничего плохого не говорил.

В Москве первый заместитель заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК Николай Александрович Петровичев заявил Харазову:

– Тебе надо уходить, потому что тобой Гришкявичюс недоволен.

Харазов ответил:

– Неправда. Гришкявичюс сам мне сказал…

Тогда Петровичев высказался откровенно:

– Рви с Шелепиным! Или придется уходить с партийной работы.

– Нет, – твердо ответил Харазов. – Я связан с ним с детства, а вы хотите, чтобы я отказался от такой дружбы?

– Тогда будет хуже, – пригрозил Петровичев.

– Пусть будет хуже, но дружбу с Шелепиным я не порву…

Партийная карьера Харазова закончилась, ему предложили должность первого заместителя председателя республиканского комитета народного контроля, сказали:

– Материально не пострадаете.

Валерий Иннокентьевич еще оставался кандидатом в члены ЦК, ходил на пленумы. В Свердловском зале Кремля очень тесно, все друг друга видят. По залу уверенной походкой прошел зять Брежнева – первый заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов.

– Все вокруг угодливо привстают, он снисходительно здоровается, – вспоминал Харазов. – Мимо меня прошел, вдруг повернулся: что это он здесь делает? То есть он хорошо знал, что я отстранен и почему отстранен…

Как становятся послами

Через несколько лет и в секретариате ЦК, и в политбюро Брежнев оставил только тех, кого желал видеть в составе высшего руководства. Леонид Ильич устранил всех, кто казался ему недостаточно лояльным. Избавился от первого секретаря ЦК компартии Украины Петра Ефимовича Шелеста, главы правительства РСФСР Геннадия Ивановича Воронова и от первого заместителя председателя Совета министров Дмитрия Степановича Полянского.

Воронов уже на пенсии рассказывал, как однажды перед заседанием политбюро в Ореховой комнате они пили чай. Обсуждался вопрос о строительстве крупного автомобильного завода. Геннадий Воронов считал, что его нужно строить в Крас-ноярском крае – в Абакане.

Брежнев вдруг сказал:

– А я думаю, надо строить этот завод в Набережных – Челнах.

Воронов взорвался:

– Как же так, Леонид Ильич, уже вопрос обсужден. Откуда же Набережные Челны взялись?

Брежнев удивленно сказал:

– Никогда никто на меня так не кричал, как кричит Воронов.

– Я не кричу, это вы орете. Я просто говорю, что у нас этот вопрос обсужден, проработан. Давайте другие материалы, будем их рассматривать.

– Нечего рассматривать, – отрезал Брежнев, – снимаю вопрос с обсуждения.

Едва ли такая история могла понравиться Брежневу. Он не только настоял на своем, и завод построили в Набережных Челнах, но и расстался со строптивым Вороновым.

В аппарате генерального секретаря Геннадия Ивановича не любили. Борис Дмитриевич Панкин, главный редактор «Комсомольской правды», участвовал в подготовке брежневского выступления на съезде комсомола. Леонид Ильич прочитал речь, текст ему понравился, и он распорядился разослать его членам политбюро.

Один из авторов речи довольно сказал:

– Дело в шляпе, после Леонида Ильича ни у кого замечаний уже не бывает.

– Кроме Воронова, – ворчливо заметил помощник генерального Александров-Агентов. – Этот господин никогда не отказывает себе в удовольствии прислать дюжину страниц с за-мечаниями. Писатель…

Борис Панкин впервые слышал, чтобы помощник, хотя бы и первого лица, столь небрежно отзывался о члене политбюро. Потом он поинтересовался, какие были замечания. Другой помощник генсека Георгий Эммануилович Цуканов ответил, что замечания были несущественные.

– А Воронов?

– Как всегда, накатал несколько страниц, но их велено оставить без внимания, – с нескрываемым удовольствием сообщил Цуканов.

По словам одного провинциального секретаря обкома, Воронов, выступая, «нудно и утомительно поучал, показывая свою ученость, больше напоминал манерного провинциального лектора, чем государственного деятеля масштаба России».

Говорят, что Воронов потерял свой пост, поскольку не сумел наладить отношения с первыми секретарями областных комитетов. В 1971 году его переместили на внешне значительный пост председателя Комитета народного контроля СССР. Но Геннадий Иванович быстро убедился в том, что Брежнев ни в грош не ставит его ведомство.

– Никакой пользы от народного контроля я не вижу, – повторял Леонид Ильич. – Вот был Мехлис, его все боялись.