Брежнев. Разочарование России

Но председательство придало Брежневу известности в стране, его фотографии стали появляться в газетах и кинохронике рядом с Хрущевым. Ему нравилось вручать ордена, поздравлять, устраивать приемы. Леонид Ильич гордился тем, что вручал золотую звезду Героя Юрию Гагарину, космонавту номер один.

Леонид Ильич получил возможность ездить за границу, где его принимали со всеми почестями. Он с удовольствием позировал фотокорреспондентам и операторам кинохроники.

Он стал получать иностранные награды — орден «Независимости» Республики Гвинея, «Звезду Индонезии» 1-го класса, «Звезду Югославии» 1-й степени.

Помощник Брежнева по международным делам Андрей Александров-Агентов вспоминал, что в декабре 1961 года Леонид Ильич три недели ездил по Индии. Каждый день с удовольствием выступал, произнес двадцать одну речь. Все индийские газеты печатали его портреты и изложение выступлений. Брежнев не отказывался от возможности выступить. Он актерствовал, играл на сцене. Хрущев, видя это, над ним подтрунивал (сам был актером). Брежневу доносили о замечаниях хозяина. Леонида Ильича они повергали в страх.

«Крупный, полнотелый, в цветущем состоянии», — таким его увидел Александр Исаевич Солженицын 17 декабря 1962 года на встрече руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в особняке на Ленинских (Воробьевых) горах.

В разгар встречи, писал Солженицын, Хрущев захотел показать залу понравившуюся ему картину подлинно советского художника:

«И произошел лучший номер всего совещания: тучного Брежнева, возвышенного рядом, Хрущев потыкал в плечо — “а ну-ка, принеси”. И Брежнев — а он был тогда Председателем Президиума Верховного Совета, то есть президентом СССР — не просто встал достойно сходить или кого-нибудь послать принести, но побежал — в позе и движениях, только по лагерному описываемых, — на цырлах: не просто побежал, но тряся телесами, но мягкоступными переборами лап показывая свою особую готовность и услужливость, кажется — и руки растопырив.

А всего-то надо было вбежать в заднюю дверку и тут вскоре взять. Он тотчас и назад появился, с картиной, и все так же на медвежьих цырлах поднес Хрущеву, расплывшись чушкиной ряжкой. Эпизод был такой яркий, что уже саму картину и к чему она — я не запомнил, не записал».

Несложно предположить, что такие унизительные эпизоды Брежнев тоже запоминал, ведя свой счет к Хрущеву. Но прирожденная жизнерадостность не мешала Леониду Ильичу наслаждаться высоким положением.

Леонид Ильич, вполне возможно, так и занимал бы должность, которая ему так нравилась. Но вмешалась судьба. Фактически вторым секретарем ЦК был Фрол Романович Козлов. Он пользовался доверием Хрущева, держал в руках все нити управления партийным аппаратом, контролировал Вооруженные силы, КГБ. В начале 1963 года Козлов тяжело заболел — его разбил паралич.

7 июня 1963 года на заседании президиума Хрущев вновь произвел кадровые изменения. Он решил сделать секретарем ЦК Брежнева и к нему в пару перевел из Киева на ту же роль Николая Викторовича Подгорного со словами:

— На Украине он хорошо справился.

Таким образом появились как бы два вторых секретаря ЦК. Это не понравилось Брежневу. Хрущев нарочно сделал их с Подгорным конкурентами, исходя из древнего правила сталкивать подчиненных. Однако же в данном случае проиграл. Леонид Ильич с Николаем Викторовичем больше боялись его самого, чем друг друга, поэтому довольно быстро объединились против первого секретаря.

В начале октября 1964 года член президиума и секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев во главе советской делегации приехал в Восточный Берлин, чтобы принять участие в праздновании пятнадцатилетия ГДР. Советский посол Петр Андреевич Абрасимов устроил обед в честь высокого гостя, на который пригласил певицу Галину Павловну Вишневскую и виолончелиста Мстислава Леопольдовича Ростроповича.

Знаменитая пара лицезрела Брежнева в первый раз.

«Весь вечер я сидела рядом с ним, — вспоминала Вишневская, — и он, как любезный кавалер, всячески пытался развлечь меня, да и вообще был, что называется, в ударе.

Хорошо одетый, черноволосый нестарый мужчина — ему тогда было пятьдесят семь лет — энергичный и очень общительный, компанейский. Щеголял знанием стихов, особенно Есенина:

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне…

Прочитал его за весь вечер несколько раз — должно быть, очень любимое. Пил он не много, рассказывал анекдоты и даже стал петь смешные частушки, прищелкивая пятками, руками изображая балалайку, цокал языком и на вятском наречии пел довольно приятным голосом. И это не были плоские потуги, нет, это было артистично и талантливо. Кто-то из присутствующих провозгласил тост:

— Леонид Ильич, за вас!

— Нет, что там за меня пить, мы выпьем за артистов. Что такое политики, сегодня мы есть, а завтра нас нет. Искусство же — вечно. Выпьем за артистов!