Брежнев. Разочарование России

Приехав в аэропорт Внуково-2, чтобы встретить важного иностранного гостя, вспоминал Карен Брутенц, Леонид Ильич обходил чиновников, выстроившихся в ряд, равнодушно пожимал руки. Увидев председателя Гостелерадио Сергея Георгиевича Лапина, немного оживлялся и спрашивал:

— Почему мало показываешь хоккея?

Если это происходило летом, то спрашивал о футболе. Потом он в ожидании прилета самолета садился в кресло и, повернув одутловатое, неподвижное лицо в сторону, устремлял взгляд в одну точку. Казалось, он просто не сознает, где находится…

Когда Брежнев приехал в Киев открывать памятник и музей Великой Отечественной, руководители Украины поразились тому, как изменился Брежнев. На митинге он с трудом и очень медленно прочитал написанный ему текст, ни на секунду не оторвавшись от бумаги. На обеде, устроенном политбюро ЦК компартии Украины, точно так же прочитал две странички. И все. Больше ни на что он не был способен.

Брежнев, как ни странно это звучит, по-прежнему вел дневник. Отрывки в перестроечные годы были опубликованы. Вот записи 1977 года (с сохранением орфографии и пунктуации):

«Смотрел “программу времени”. Ужин — сон… Зарядка. Затем говорил с Черненко… Помыл голову Толя. Вес 86–700… Портные — костюм серенький отдал — и тужурку кож. прогулочную взял… Никуда не ездил — никому не звонил мне тоже самое — утром стригся брился и мыл голову… Говорил с Подгорным о футболе и хокее и немного о конституции… Говорил с Медуновым на селе — хорошо…»

Столь же содержательными были и разговоры главы государства с самыми близкими людьми. Его внук Андрей рассказывал:

«Когда приходили гости и начинались чай и разговоры, мы старались скорее уйти, потому что выслушивать это было невыносимо: как лучше печь печенье, закатывать консервные банки или как Леонид Ильич был на охоте. Мы его охотничьи байки и так знали наизусть».

Это была уже очень странная жизнь.

Он спал десять-двенадцать часов, плавал в бассейне, ходил на хоккей, ездил в Завидово. На несколько часов приезжал в Кремль, да и то не каждый день. Принимал иностранные делегации, проводил заседание политбюро и сбегал.

Он перебрался со Старой площади в Кремль, чтобы чисто физически быть подальше от аппарата ЦК, от секретарей ЦК и заведующих отделами, которые пытались к нему попасть.

Теперь он был достижим только для Черненко. Даже Андропов, Громыко и Устинов могли добраться до него только в случае крайней необходимости. Все, что должен сказать, зачитывал по бумажке. Если говорил от себя, то иногда терял нить разговора.

Основные решения принимались в узком кругу. Обычные механизмы власти перестали функционировать. Суслов однажды поставил рекорд — провел заседание секретариата ЦК за одиннадцать минут. Обсуждать было нечего и незачем. Кириленко заседал дольше, потому что любил поговорить о необходимости укрепить дисциплину.

Расслабились и остальные руководители партии. Охранник генерального записал типичный разговор между Брежневым и Черненко.

Леонид Ильич жалуется на то, что плохо спит. Черненко механически бормочет:

— Все хорошо, все хорошо…

Брежнев повторяет:

— Уснуть ночью никак не могу!

Черненко по-прежнему кивает (он сам принимал большие дозы снотворного):

— Все хорошо, все хорошо.

Тут Брежнев не выдерживает:

— Что ж тут хорошего? Я спать не могу, а ты — «все хорошо»!

Тут только Черненко словно просыпается:

— А, это нехорошо.

Но они оба вовсе не считали, что им пора уйти на покой.

«Даже совсем старые руководители, очень больные не уходили на пенсию, — писал министр здравоохранения академик Петровский. — Им было не до перемен. Дожить бы до естественного конца при власти и собственном благополучии. Знаете, у врачей есть даже термин “старческий эгоизм”. Так вот, в годы застоя в руководстве страны прямо-таки процветал “старческий эгоизм”».

Иван Алексеевич Мозговой, избранный в 1980 году секретарем ЦК на Украине, наивно-прямолинейно спросил одного из коллег по аппарату:

— Чего вы так держитесь за свое кресло? Вам уже под семьдесят. Месяцем раньше уйдете, месяцем позже — какая разница?

Наступила пауза. Потом, сжав ручки кресла, тот сказал:

— Да я буду сражаться не только за год или месяц в этом кресле, а за день или даже час!

Через несколько лет Мозговой понял, почему никто по собственной воле не уходит с крупной должности. Как только самого Мозгового лишили должности, сразу же отключили все телефоны — дома и на даче. Он связался с заместителем председателя республиканского комитета госбезопасности, с которым раз в неделю ходил в сауну:

— Да как же так? Это же форменное хулиганство!

Тот философски ответил:

— Ты же знаешь, таков порядок, это не мной придумано.

Служебную дачу после освобождения с должности просили очистить в трехдневный срок. Галина Николаевна Смирнова, жена Леонида Смирнова, который долгие годы был заместителем председателя Совета министров по военно-промышленному комплексу, не выдержала унижения и в этот трехдневный срок умерла от инфаркта. Заместителям председателя правительства полагались двухэтажные хорошо обставленные дачи со всеми удобствами и с обслуживающим персоналом…