Брежнев. Уйти вовремя (сборник)

Точно такой же путь я, тогда еще министр финансов, проделал двумя годами раньше – в июле 1973 года. Была точно такая же толпа, поджидавшая кого-то, но явно не меня. Мне объяснили, что премьер-министр Вьетнама господин Фам Ван Донг прибывает в Москву с официальным визитом. Тогда мне показалось, что на тротуарах столпилось несколько десятков тысяч людей. Я понял, чем объясняется это скопление зрителей, когда заметил чинно выстроившиеся в переулках длинные колонны грузовиков; на них, по-видимому, и доставили сюда всех этих людей.

* * *

На этот раз по случаю моего приезда народу собралось значительно меньше. По тротуарам вдоль проспекта идут пешеходы, вполне равнодушно взирающие на наш кортеж. Представляю себе реакцию журналистов, которые следуют в машинах прессы в каких-то десяти метрах позади нас.

Но, оказывается, советская сторона подготовила горячее приветствие на последнем повороте. Я еще издали разглядел силуэты крытых брезентом грузовиков. Люди, стоящие в несколько рядов, аплодируют. В их руках, словно по счастливой случайности, множество трехцветных флажков.

Леонид Брежнев – он сидит в машине слева от меня – доверительно сообщает мне через разместившегося напротив переводчика:

– Видите, как горячо москвичи приветствуют вас!

Он считает, что все очень хорошо организовано.

Я предпочитаю высказать свое мнение:

– Мне кажется, народу не так уж много. Он удивлен, почти растерян.

– Ведь это будний день, большинство людей на работе.

Я не отвечаю. К чему продолжать этот разговор? У меня перед глазами картина выстроенных в ряд грузовиков, которые, по-видимому, перевозят заводских рабочих.

Вот и Москва-река, вдоль нее во всем своем великолепии тянется Кремль. Не то крепость, не то монастырь, разукрашенный золотом и окруженный башнями в стиле «Диснейленда», но русская мощь и продолжительная кровавая борьба с татарами придали ему суровый и самобытный облик.

Проезжаем под сводчатыми воротами и сворачиваем налево вдоль первого жилого здания. Мы с Леонидом Брежневым вместе входим в здание, и он провожает меня до лифта, здесь ко мне присоединяется Анна Эмона.

Мы поднимаемся в отведенные для нас комнаты, недавно отремонтированные, обставленные опрятно и довольно безвкусно. Но паркет восхитителен. На столиках – минеральная вода с открывалками в виде красных кремлевских звезд и вазы, полные шоколадных конфет в разноцветных блестящих обертках.

Кто здесь жил? Согласно «Голубому гиду»– члены императорской семьи, затем, в начале XX века, сам император Николай II.

* * *

На 19 часов после первой беседы с глазу на глаз назначен официальный обед в Грановитой палате Кремля. Брежнев и я, стоя рядом, встречаем гостей. Приглашено около двухсот человек. Они представляются по очереди, вначале проходит французская делегация, затем приглашенные с советской стороны и, наконец, журналисты.

Брежнев выглядит усталым, но, должно быть, принял изрядную дозу допинга. Мы входим в зал, на стенах – фрески, неистовые и великолепные. Нам рассказывают об изображенных в военных доспехах прославленных деятелях Великого Московского княжества. Потолок низкий, точно в логове Ивана Грозного.

Мы с Брежневым сидим друг против друга. Чтобы занять свое место, мне приходится обойти ряд советских приглашенных и высших чиновников. Узнаю Суслова по пышной белой шевелюре, венчающей его лицо стареющего студента.

Брежнев зачитывает свою речь. Он говорит отрывисто, по-видимому, из-за усталости, и от этого его фразы, в переводе вполне банальные по смыслу, воспринимаются как угроза.

Этот тон почти сводит на нет и сердечность приветственных слов, и ритуальные любезности, и бесконечное подчеркивание значения советско-французских отношений.

Наступает мой черед говорить. Я готовил свою речь в Елисейском дворце, взяв за основу замечательный проект, подготовленный моим дипломатическим советником Габриелем Робэном.

Я добавил в него два новых момента. Во-первых, мне хотелось отметить, что, если мы желаем закрепить достижения последних десяти лет, нам необходимо перейти от сосуществования, ограничивающегося признанием права на существование каждого из нас, к сотрудничеству, означающему совместную работу во имя решения конкретных проблем.

Во-вторых, сделать своего рода предостережение: все сильнее проявляется несоответствие между продолжением разрядки и идеологической конфронтацией. Я хотел выразить советской стороне свое недовольство в связи с распространенным в советской печати и средствах массовой информации резким заявлением, осуждающим империализм, о котором, как, должно быть, полагали наши собеседники, нам ничего не было известно. Между тем в нем нас обличали заодно с американцами и «реваншистами» Федеративной Германии.