Брежнев

КГБ поручалась борьба с вражескими вылазками и «еврейскими националистами в стране». «Сионистами» ведал один из отделов Пятого управления. Андропов создал внутри управления восьмой отдел, которому передали задачу «выявления и пресечения акций идеологической диверсии подрывных сионистских центров». Этот отдел начальник Пятого управления КГБ курировал лично.

Вообще говоря, сионизм — это движение среди евреев за возвращение на землю предков, в Палестину, и создание там собственного государства. В советском же обиходе тех лет сионизм обозначал совсем другое — то, что нацисты называли «мировым еврейством».

Параллели эти не остались незамеченными в странах Запада. Реакция мировой общественности на указ была крайне отрицательной. Самым сильным ответом на введенный в Советском Союзе налог за выезд из страны лиц с высшим образованием стала знаменитая «поправка Джексона-Вэника».

В Соединенных Штатах уже был подготовлен проект закона, предоставлявший Советскому Союзу режим наибольшего благоприятствования в торговле. Президент Никсон был готов развивать отношения с Москвой. Но влиятельный сенатор Генри Джексон предложил поправку к закону, которая ставила предоставление этого режима в зависимость от отмены налога и предоставления советским гражданам права свободно покидать свою страну (в нижней палате такую же поправку внес конгрессмен Вэник).

20 марта 1973 года на заседании политбюро Брежнев не мог сдержать своего недовольства. Он не хотел, чтобы история с указом сорвала ему поездку в Соединенные Штаты:

— Разгорелась истерия вокруг так называемого образовательного налога на лиц, выезжающих за границу. Я много думал, как быть. На прошлом заседании политбюро мы условились, что товарищ Андропов примет соответствующие меры. Я сказал тогда — приостановить взимание налогов. Не отменяя закона, отпустить партию из пятисот евреев, которые никакого отношения ни к секретности работы, ни к партийным учреждениям не имеют. Но я стал проверять, душа моя беспокойная. Думаю, спрошу товарища Щелокова. А он ответил, что ему о решении заморозить взимание налога ничего не известно. Щелоков не виноват — он не был на политбюро. Звоню Юрию Владимировичу: как же так? Юрий Владимирович говорит: я разговаривал с замом Щелокова. Значит, заместитель ему не передал. Звоню товарищу Громыко, прошу проверить по консульствам. Оказывается, до сих пор взимают плату…

— Это было до вашего указания, — оправдывался Андропов.

— Мы говорим об этом с прошлого года, — отрезал Брежнев. — Указания не выполняются. Меня это беспокоит. Я не ставлю вопроса об отмене закона, а если хотите, и этот вопрос можно было поставить. Будем ли мы зарабатывать деньги на этом деле, или проводить намеченную политику в отношении Соединенных Штатов? Джексон уже внес свою поправку. Джексон нас опередил. Вот я и думаю, что тогда стоит наша работа, если так оборачивается дело? Ничего!

Андропов попросил слова:

— За последнее ваше указание, которое было дано на прошлом политбюро, я несу ответственность. По моей вине мы задержали на шесть дней исполнение вашего указания, это просто неповоротливость нашего аппарата. В субботу вы мне позвонили, в субботу мы связались с товарищем Щелоковым.

— Я в субботу и в воскресенье и так на воздух не выходил, — прервал его Брежнев, — а еще пришлось заниматься этим вопросом. Юрий Владимирович, извините! Киссинджер приходит к Добрынину и говорит, помогите как-нибудь, Никсон работает с сенаторами, но не может пробить закон о предоставлении нам режима наибольшего благоприятствования. Зачем нам это нужно?

Председатель КГБ не хотел сдаваться:

— Леонид Ильич, я хочу попросить вас рассмотреть и другой вопрос. Вот сидит товарищ Громыко, он знает — англичане в свое время внесли в ЮНЕСКО предложение о предотвращении утечки мозгов. Мы сейчас выпускаем и стариков, и детей, и взрослых. Едут врачи, инженеры и так далее. Начинают и от академиков поступать заявления. Я вам представил список.

— Никаких академиков, — ответил Брежнев, — отберите пятьсот человек и отправьте.

— Я не слышал, чтобы какие-то академики уезжали, — заметил Косыгин, который недолюбливал Андропова.

Брежнев продолжал рассуждать:

— Я себе задаю вопрос — разве у нас цыган больше, чем евреев? Или у нас есть закон, преследующий евреев? А почему не дать им маленький театрик на пятьсот мест, эстрадный еврейский, который работает под нашей цензурой, и репертуар под нашим надзором? А что если открыть школу? Наши дети даже в Англии учатся. Сын Мжаванадзе воспитывается в Англии. Я так рассуждаю: открыли в Москве одну школу, называется еврейская. Программа вся та же, как и в других школах. Но в ней национальный язык, еврейский, преподается. А что если разрешить еврейскую еженедельную газету? Я это говорю свободно, потому что я еще не поднял руки за то, что говорю. Я просто пока рассуждаю… в принципе. Товарищи понимают это?

Все согласно закивали.

— Давайте примем предложения, — сказал Косыгин.