Бриджит Джонс: на грани безумия

Ладно. Все это для меня теперь не важно. Я работаю над собой. Иду в салон на эпиляцию.

10.30. Снова дома. С опозданием (в полдевятого) пришла в салон и обнаружила, что косметолога на месте нет и не будет – «по причине гибели Дианы». Девушка в приемной по этому поводу сыронизировала, а я ответила ей: «Не нам судить, что чувствует другой человек». Если произошедшее чему-то нас и научило, то именно тому, чтобы не судить других.

Сложно было сохранить этот настрой по дороге домой, когда я попала в огромную пробку на КенсингтонХай-стрит и поездка, занимающая у меня обычно десять минут, растянулась на сорок. Пробка возникла из-за дорожных работ, но, когда я подъехала к тому месту, где они велись, выяснилось, что там ничего не происходит и рабочих нет. Имелась только табличка с надписью: «Рабочие, занимающиеся этим участком дороги, приняли решение прекратить работу на ближайшие четыре дня, чтобы почтить память принцессы Дианы».

Ой, мигает огонек автоответчика.

Сообщение оказалось от Марка! Звук был слабым и прерывался потрескиванием.

– Бриджит… только узнал новости. Я очень счастлив, что ты на свободе. Очень счастлив! Я приеду через…

Послышалось какое-то шипение, и на этом сообщение окончилось.

Через десять минут зазвонил телефон.

– Привет, доченька, у меня новости!

Мама. Моя родненькая мама! Я ощутила мощный прилив любви и нежности.

– Что такое? – чуть не со слезами спросила я.

– «Ступай спокойно средь суеты и шума и помни, какое умиротворение бывает в молчании».

Она замолкла.

– Мам? – позвала я ее.

– Тс-с, доченька… – Снова пауза и затем: – «Помни, какое умиротворение бывает в молчании».

Я вдохнула поглубже, прижала телефонную трубку подбородком и стала дальше заниматься приготовлением кофе. Я ведь знаю теперь, как важно уметь отстраняться от чужих закидонов: достаточно беспокойства о том, чтобы самой не сбиться с правильного курса. Тут у меня зазвонил мобильный.

Стараясь не обращать внимания на послышавшиеся из первой трубки крики («Бриджит, ты никогда не обретешь душевное равновесие, если не научишься работать с молчанием!»), я нажала кнопку ответа на мобильном. Звонил папа.

– А, Бриджит. – У него был строгий голос военного. – Ты не поговоришь с мамой по обычному телефону? Похоже, она дошла до крайнего состояния.

«Дошла до крайнего состояния»? Им что, на меня вообще наплевать? Я же их плоть и кровь.

Из обычного телефона доносились рыдания, крики и какой-то шум непонятного происхождения.

– Ладно, папа, поговорю. Пока, – попрощалась я и снова взяла трубку домашнего телефона.

– Доченька, – хриплым, несчастным шепотом заговорила мама. – Я должна кое в чем тебе признаться. Больше не могу скрывать это от своих родных и тех, кого люблю.

Стараясь не думать о разнице между «родными» и «теми, кого она любит», я бодренько произнесла:

– Что ж! Ты совершенно не обязана рассказывать, если не хочешь.

– А что ты мне предлагаешь делать? – истерически вскрикнула она. – Жить во лжи? Я страдаю зависимостью, доченька, зависимостью!

Я стала судорожно соображать, от чего мама решила приобрести зависимость. Пьет она не больше одной рюмки шерри, потому что в 1952 году Мейвис Эндерби напилась на праздновании своего совершеннолетия и ее увезли домой на раме велосипеда, принадлежавшего некоему Пипи. Употребление наркотиков ограничивается приемом пары таблеток от кашля, который беспокоит ее каждые два года во время выступлений в спектаклях Любительского театрального общества Кеттеринга.

– У меня зависимость, – повторила она и театрально замолкла.

– Понятно, – буркнула я. – Зависимость. И от чего же именно у тебя зависимость?

– От отношений, – проговорила она. – У меня зависимость от отношений.

Было от чего рухнуть на пол!

– Тридцать шесть лет я прожила с отцом! – воскликнула она. – И ничего не понимала!

– Мам, но ведь быть замужем не значит…

– Нет, что ты, у меня зависимость не от отношений с папой, – сказала она спокойнее. – Моя проблема в том, что я ищу развлечений. Я сказала папе, что… Ой, надо бежать. У меня тренинг.

Я тупо уставилась на кофеварку. Они что, не знают о случившемся со мной? Или же она все-таки окончательно свихнулась?

Телефон снова зазвонил. Это оказался папа.

– Прости, что тебе пришлось все это выслушать.

– Что происходит? Ты сейчас с мамой?

– Да, э-э… можно сказать… Она ушла на какое-то занятие.

– Где вы находитесь?

– Мы находимся в… ну это… ну… Место называется «Радуга».

Секта? – подумала я. Сайентологи? Иеговисты?

– Это… э-э… это реабилитационный центр.

О господи! Как выясняется, не я одна стала волноваться, что папа многовато пьет. Мама рассказала, что, когда они гостили у бабушки, он уехал в Блэкпул, а потом вернулся в дом престарелых совершенно пьяным, с бутылкой виски в одной руке и пластмассовой куклой, изображающей «перчинку» Мелани Би, – в другой (в ее грудь впивались вставные зубы). Прибежали врачи, и мама с папой прямиком из дома престарелых отправились в реабилитационный центр. Но мама, как всегда, не собиралась оставаться в тени.