Бригада (1-16)

Он так и проспал остаток ночи – одетый, скрючившись на узком диванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзирая на бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему. Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов.

Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день – новые заботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным элексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первый заряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и с наслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка водки.

– Разрешите? – постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко, где ж тебя носило?

– Входи. – Введенский поставил пустую бутылку под стол.

– С добрым утром, Игорь Леонидович. – Коноваленко цвел, как роза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелился пошутить. – После первой не закусываете?

– Не борзей, – оборвал его Введенский. – Ну, что там?

– Нашли его. – Коноваленко моментально вытянулся в струнку. – В Бутырке.

– Да что ты! – восхитился Введенский. – Жив-здоров?

– Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.

– Ну, ничего, до свадьбы заживет. – Введенский был доволен. «Объект» и в самом деле всего лишь попал под «гребенку». – Ладно – молодец, Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.

– Есть, – козырнул Коноваленко.

Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было еще вызволять своих. Пока они еще свои.

Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович заботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на столе, черную полоску бумаги. «Траур по недолгой российской демократии, – усмехнулся он про себя. – Аминь».

* * * * *

Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнуты настежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И без эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?

– Ну, Саня, это тебе не гауптвахта, понимаешь, – веселый Фархад размахивал голубыми, под цвет октябрьского неба, четками. Саша улыбался отстраненно – ему надо было дозвониться прямо сейчас, немедленно, еще вчера. Но у Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то?

– Братва, я не понял, в чем дело? Метут без предъявы. Что за дела? Гонят ни свет, ни заря. Ну извиниться-то хотя бы можно? – несколько запоздало качал права Фил. Но ему никто не отвечал. Космос подставил лицо солнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей – у отца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал за страну и за сына.

– Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зря держать? Пусть едут… – наконец отозвался Саша и тут же закричал на всю улицу: – Але, Кать?

* * * * *

– Ты куда пропал – мы с ног сбились!.. – разъяренная Катерина вопила в трубку так, что слышала, наверное, вся Бутырка. – Что значит «не ори»? Немедленно звони матери, она там с ума сходит!..

– Кать, а… – Он не успел спросить, как голос тетки стал сладким-сладким:

– Да, родился, мальчик, конечно. Такой хорошенький, на три двести… Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся… Ну, в общем, я тебя поздравляю, папаша… – повесив трубку, Катя налила себе из мензурки пятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И, сильно выдохнув – спирт все-таки, не крюшон, – она радостно помчалась к Оле:

– Олечка, кормить пора!

* * * * *

С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его был совершенно отсутствующим.

И, наконец, до него окончательно дошло, что же произошло! Какое чудо свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас.

– Мужики, у меня сын родился! – все еще не до конца веря собственным словам, проговорил он. И только когда друзья заорали так, что задрожали окна соседнего дома и едва не сработали сигнализации припаркованных автомобилей, Саша понял – все правда истинная, как и то, что они теперь свободны и над ними чудесное голубое небо без единого облачка.

Руки друзей и братвы, приехавшей встречать их, подхватили Сашу и начали качать, высоко подбрасывая в небо. На эту сцену без улыбки не могли смотреть даже те люди, что стояли у бутырских стен в ожидании того времени, когда начнут принимать передачи. А у Саши из карманов вываливались ключи и мелочь, подпрыгивая и крутясь на асфальте. Кто-то из пацанов собрал все это и заботливо положил Саше в карман, когда его, наконец, опустили на грешную землю.

Фара обнял Сашу и крепко, ладонью постучал по его спине:

– Най-най-на-на-най… Саня, дела потом, – махнул он рукой. – Вези меня смотреть сына! Для мужчины сын – первое дело, клянусь Аллахом!

Космос, как всегда, слова в простоте сказать не мог:

– В семье самурая дочь – кошмар, а сын – праздник, – очень многозначительно шевеля губами, вымолвил он. И глаза его округлились.

– Одно смущает, в понедельник родился… – посетовал Саша, на чьем лице продолжала блуждать счастливая улыбка.