Советник. Она правду говорит. Мы равны почти во всем. Ты, любезный друг и сват, точно то в военной службе, что я в статской. Тебе еще до бригадирства распроломали голову, а я до советничества в Москве ослеп в коллегии. В утешение осталось только то, что меня благословил бог достаточном, который нажил я в силу указов. Может быть, я имел бы свой кусок хлеба и получше, ежели бы жена моя не такая была охотница до корнетов, манжет и прочих вздоров, не служащих ни к временному, ни к вечному блаженству.
Советница. Неужели ты меня мотовкой называешь, батюшка? Опомнись. Полно скиляжничать. Я капабельна[9] с тобою развестись, ежели ты еще меня так шпетить станешь.
Советник. Без власти создателя и святейшего синода развестись нам невозможно. Вот мое мнение. Бог сочетает, человек не разлучает.
Сын. Разве в России бог в такие дела мешается? По крайней мере, государи мои, во Франции он оставил на людское произволение – любить, изменять, жениться и разводиться.
Советник. Да то во Франции, а не у нас, правоверных. Нет, дорогой зять, как мы, так и жены наши, все в руце создателя. У него все власы главы нашея изочтены суть.
Бригадирша. Вить вот, Игнатий Андреевич, ты меня часто ругаешь, что я то и дело деньги да деньги считаю. Как же это? Сам господь волоски наши считать изволит, а мы, рабы его, мы и деньги считать ленимся, – деньги, которые так редки, что целый парик изочтенных полосой насилу алтын за тридцать достать можно.
Бригадир. Враки. Я не верю, чтоб волосы были у всех считаны. Не диво, что наши сочтены. Я – бригадир, и ежели у пяти классов волосов не считают, так у кого же и считать их ему?[10]
Бригадирша. Не греши, мой батюшка, ради бога, У него генералитет, штаб и обер-офицеры в одном ранге.
Бригадир. Ай, жена! Я тебе говорю, не вступайся. Или я скоро сделаю то, что и впрямь на твоей голове нечего считать будет. Как бы ты бога-то узнала побольше, так бы ты такой пустоши и не болтала. Как можно подумать, что богу, который всё знает, неизвестен будто наш табель о рангах? Стыдное дело.
Советница. Оставьте такие разговоры. Разве нельзя о другом дискюрировать?[11] Выбрали такую сурьезную материю, которую я не понимаю.
Бригадир. Я и сам, матушка, не говорю того, чтоб забавно было спорить о такой материи, которая не принадлежит ни до экзерциции, ни до баталий, и ничего такого, что бы…
Советник. Что бы по крайней мере хотя служило к должности судьи, истца или ответчика. Я сам, правду сказать, неохотно говорю о том, о чем разговаривая, не можно сослаться ни на указы, ни на уложенье.
Бригадирша. Мне самой скучны те речи, от которых нет никакого барыша.
Сын. C`est plus interessant.[12]
Советница. Шутишь, радость. Я почему знаю, что ест вся эта скотина?
Советник
Бригадирша. Так-то у меня мой Игнатий Андреич: ему ни до чего дела нет. Я одна хожу в анбары.
Советник
Бригадир. Что ты это говоришь, сват?
Советник. Хвалю разумное попечение твоей супруги о домашней экономии.
Бригадир. Благодарен я за ее экономию. Она для нее больше думает о домашнем скоте, нежели обо мне.
Бригадирша. Да как же, мой батюшка? Вить скот сам о себе думать не может. Так не надобно ли мне о нем подумать? Ты, кажется, и поумнее его, а хочешь, чтобы я за тобою присматривала.
Бригадир. Слушай, жена, мне все равно, сдуру ли ты врешь или из ума, только я тебе при всей честной компании сказываю, чтобы ты больше рта не отворяла. Ей-ей, будет худо!
Сын. Моn pere![13] Не горячитесь.
Бригадир. Что, не горячитесь?
Сын. Моn рёге, я говорю, не горячитесь.
Бригадир. Да первого-то слова, черт те знает, я не разумею.
Сын. Ха-ха-ха-ха, теперь я стал виноват в том, что вы по-французски не знаете!
Бригадир. Эк он горло-то распустил. Да ты, смысля по-русски, для чего мелешь то, чего здесь не разумеют?
Советница. Полно, сударь. Разве ваш сын должен говорить с вами только тем языком, который вы знаете?
Бригадирша. Батюшка, Игнатий Андреевич, пусть Иванушка говорит как хочет. По мне все равно. Иное говорит он, кажется, по-русски, а я, как умереть, ни слова не разумею. Что и говорить, ученье свет, неученье тьма.