Бригантина, 69–70

Наконец, еще одно. Кроме камчатского краба, в дальневосточных морях обитают и другие виды: краб-стригун, волосатый, голубой. Они не менее вкусны, чем камчатский краб. Просто в них меньше пищевых частей, и лов их более сложен. Естественно, что добыча таких крабов менее выгодна. Но это ведь не причина игнорировать запасы некамчатского краба. А так оно и происходит.

Пора понять, что мгновенная грошовая выгода со временем оборачивается огромными убытками.

Апофеоз гребешков

Мы оставляем Копакабану уже под вечер. Одеваясь, я обнаружил присосавшегося к ноге клеща.

— Непостижимо! — сказал я Володе. — Мы же несколько раз погружались!

— Они такие цепкие… А может, его принесло ветром с сопки. Ну, нам пора.

Я в последний раз напился воды из «колодца», который вырыли прямо в песке — стекающие с сопки воды, встречая подпор океана, скапливаются под песчаной подушкой, — и мы полезли на сопку. Володя, как всегда, шел быстро, сосредоточенно думая о каких-то своих делах. А я поминутно оборачивался, чтобы еще раз взглянуть на бухту. Я знал, что скорее всего уже никогда не увижу ее. Завтра мне предстояло возвратиться во Владивосток, откуда раз в день ходит катер на остров Попов. И на Путятин не худо бы съездить… Вряд ли я так скоро опять попаду сюда. Но, даже если попаду, разве можно позволить себе роскошь возвращаться на круги своя, когда есть столько других, еще невиданных, властно манящих к себе мест. Курилы, Командоры, Южный Сахалин — да мало ли!

Почему нам свойственно привязываться к мимолетному, глупо грустить о преходящем? Мы и сами-то не вечны, а хотим где-то остаться почти навечно! И не в одном месте, а в нескольких сразу. Это ужасно нелогично. Мы не делаем выбора. Всей душой хотим быть сразу везде и всегда, хотя отлично знаем, как это смешно и нелепо. Но нам совсем не смешно. Нам очень грустно. И мы долго смотрим на то, что покидаем, словно хотим унести в себе нематериальный отпечаток всего. И чем совершеннее окружающая красота, тем грустнее становится. Ну, бросай, бросай в море монетки, как будто это тебе хоть чем-нибудь может помочь.

А тут по упавшему стволу шныряет парочка дымчатых, в коричневую полоску бурундучков. Словно приглашают сыграть с ними в прятки. Вспорхнул золотой с зеленым фазан. И совсем розовые на закате олени что-то такое насвистывают тебе.

— Ну ладно…

Когда мы, уже миновав столовую и лаборатории, поднимались на свою сопку, Володя указал мне на стоявший на дороге «газик».

— Секретарь райкома приехал. Это по вашу душу. Будет разговор.

— А откуда он узнал?

— Я ему позвонил.

На сопке нас действительно ожидал немолодой, но, как говорится, в самом соку мужчина, поджарый, с красным, обветренным лицом и выгоревшими волосами.

Потом в бунгало состоялся разговор «под чилима».

— Значит, план такой, — сказал секретарь, — завтра вы прибываете ко мне в Краскино, и мы отправляемся в Посьет. Потом переночуем и с утра поедем по району, до самой границы.

— Спасибо, Александр Ильич, это очень заманчиво, но меня ждут на острове Попов.

— А чего ты там не видал, на Попова? Рыбокомбинат? Так у нас их здесь много. И в Посьете и тут, рядом.

Действительно, с того берега бухты доносилась музыка. На рыбокомбинате справляли День рыбака. Александр Ильич приехал прямо оттуда.

— Не в том дело. На Попова приступают к изучению воспроизводства морских продуктов…

— Они там только приступают, а мы уже делаем. В Посьете есть лаборатория ТИНРО. Все и посмотрим.

— Да, ТИНРО там давно работает. Хотя и без особого успеха, — сказал Нейфах. — Ведь в плане института искусственное разведение какой-то там мидии занимает скромное место.

— Вот. Он знает, — оживился Александр Ильич, — мы же были там в тот год. Вас тоже прошу поехать с нами, — обратился он к Нейфаху. — Ты, конечно, само собой, поедешь, — кивнул он Володе.

— Я завтра хотел начать с ежами…

— Да подождут твои ежи! Разве они быстро ходят или плавают? Сидят ведь на месте.

Нейфах, таким образом, был обезврежен.

— Мне некого оставить вместо себя на станции, — покачал головой Володя. — Мой заместитель уехал, а…

— Зато приехал твой начальник, Васьковский. Он и останется. Мы уже обо всем договорились.

— Совершенно верно. Здравствуйте, — сказал Виталий Евгеньевич, раздвигая дверь бунгало.

— Значит, все устроилось? — Александр Ильич прищурился, и веселая хитрость так и брызнула из глаз.

— Как будто у тебя когда-нибудь что-то не устраивалось, — проворчал Нейфах, выбирая себе чилим покрупнее.

— А уж чилимами угостим тебя, Александр Александрович, каких ты и не видел. С ладонь!

— Ну, уговорились? — теперь он обращался только ко мне.

— Я бы всей душой, но… Так много надо еще увидеть.

— Где же еще смотреть, как не у нас, в Хасанском районе? Во-первых, олени. Одного молодняка 170 тысяч голов. А сколько пантачей? Кроме того, норка. Белая, черная, каштановая. Это ж красота, норка! Я уж не говорю про море. Недаром они здесь свою станцию построили. Знали, где строить, хитрецы. Через год-другой ее и не узнаешь. Вон новый корпус построили.

— Окна застеклить не можем, — сказал Володя, — стекла нет.