Бригантины поднимают паруса

На этот раз, словно кто-то руководит ими умелый, выскочили со всех сторон, в руках автоматы, холод пробежал по коже, при веере пуль все равно какая-то достанет, что как-то нехорошо, достаточно одной, если в голову…

– Эй, – крикнул я, – свои!.. Там кто-то вломился…

– Стоять! – рявкнул один. – А ты не этот кто-то?

Спрашивает, значит, не уверен, мозг уже просчитал все варианты, сердце начало нагнетать кровь. Я ощутил, как вхожу в режим турбо, но ствол автомата неотрывно смотрит в мою сторону, палец на спусковой скобе, еще секунда и…

Я задержал дыхание, Эсфирь уже присела, почти как геккон прилипла к полу, а я метнулся в сторону, стреляя как можно чаще… Автоматная очередь прогремела коротко и зло, пули застучали, как град, по стенам узкого коридора, но тут же оборвалась.

– Уходим! – крикнул я.

Эсфирь с перекошенным лицом и стиснутыми челюстями так, что желваки резко и страшно проступили под тонкой кожей, стреляла, не жалея патронов, и не слышала, и лишь когда последний из охранников рухнул на пол, оглянулась.

– Что?

– За мной, – велел я.

Она бросилась за мной по лестнице, за спиной снова крики, как и на этаже снизу, а это значит, от выхода мы отрезаны, решение верное, наверняка не раз отрабатывали на учениях.

На втором этаже мы проскочили по коридору, когда за спиной резко распахнулась дверь.

Пистолет как будто сам прыгнул мне в ладонь, за спиной прогрохотали приближающиеся шаги. Я едва успел круто развернуться, из-за поворота выскочили двое с автоматами.

Я торопливо выстрелил дважды и, не оглядываясь, понесся по лестнице наверх.

Эсфирь продолжает прикрывать нас сзади, часто слышу короткий треск ее автомата. Похоже, всякий раз бьет точно в цель, все-таки серебряная медаль по стрельбе, пусть даже и уступила бурятке, но та бурятка сейчас рожает в Улан-Удэ, приходится довольствоваться той, что заняла второе место… Но не скажу, что сильно жалею.

Камеры, установленные в коридоре, дали крупную картинку двух крепких ребят, явно очень хорошие и быстрые, из охраны уже не особняка, а лично Хиггинса.

Рассредоточились, пистолеты в руках и уже направлены на угол, из-за которого мы должны появиться, у нас нет шансов, даже турборежим может не спасти…

Я остановился так резко, что Эсфирь с разбега почти боднула меня головой в спину, как резвый козленок.

– Там что?

– Тихо, – сказал я. – Крутая охрана Хиггинса, ребята прошли все местные войны…

– Выдвинемся вдвоем?

– Они только того и ждут, – ответил я. – Погоди, дай проведу некоторые расчеты…

Мозг вообще-то расчеты эти провел, и так с огромным удовольствием просчитывает каждый мой шаг и каждое движение, математические уравнения решает, гад, удовольствие получает, эстет сраный.

Эсфирь вздрогнула, когда я быстро высунул за угол кисть с пистолетом, дважды нажал на курок и тут же втянул обратно, а в ответ грянули два выстрела.

Одна из пуль чиркнула по самому краю, оставив после себя крохотное облачко каменной крошки.

– Зачем? – прошептала Эсфирь. – Проверяешь их реакцию?

– Свои расчеты, – пояснил я. – Я же математик, не знала?.. Сейчас все науки пронизаны математикой. Кто не умеет рассчитывать сложные кривые и амплитуды, тому не стать нейрофизиологом…

Она замолчала, озадаченная, а я выждал несколько секунд, наблюдая на экранах за двумя распростертыми телами. Головы обоих лежат в быстро расплывающихся лужах крови, так что не прикидываются дохлыми, точно не прикидываются…

– Пойдем, – велел я и вышел в коридор, но пистолет не опустил. – Математика – царица наук! И только в нейрофизиологии – служанка.

Она смолчала, а я ударом ноги распахнул дверь. Кабинет просторный и роскошный, за массивным столом Хиггинс уже стоит, руки поднял над головой, понимает, в перестрелке у него шансов нет, если мы сумели убрать профессионалов охраны, не получив даже царапины.

– Мистер Хиггинс, – сказал я.

– Мистер Икс, – ответил он почтительно.

– Жаль, – сказал я и ощутил, что в самом деле искренне жаль, – что вы, мистер Хиггинс, все-таки предпочли стоять до конца. Хотя, конечно, чисто по-мужски понимаю и сочувствую… Кстати, руки можете опустить.

– Спасибо, – ответил он и примирительно улыбнулся. – Но… может быть, дадите еще шанс?

– А нужно?

– Я потрясен вашей мощью, – сказал он, и я видел, что говорит искренне. – Обещаю беспрекословное послушание. На этот раз точно.

– Лимит исчерпан, – ответил я кратко.

Эсфирь вздрогнула, но не от выстрела, а от скорости, с какой я вскинул пистолет и нажал на скобу, почти не закончив движения.

Голова Хиггинса дернулась, тело отбросило к стене с такой силой, будто конь ударил копытом. Во лбу строго на вершине треугольника над глазами возникла темная дыра, сразу заткнутая изнутри запекшейся кровью.

– Ганфайтер, – сказала Эсфирь, в голосе прозвучал восторг наполовину с осуждением. – Долго тренировался?

Тело Хиггинса рухнуло под стол, я повернулся к выходу, ответил с той скромностью, что паче гордыни:

– Но докторскую все-таки получил. Я многогранная личность. Все по Достоевскому.

– Кто такой Достоевский?

– Эх, – сказал я с укором. – Своих евреев знать надо… Хотя он, правда, не совсем ваш.