Брик-лейн

Назнин согнулась на коленях, руки на коврике. Послеобеденная молитва. Сейчас внутри должно быть только одно. Все жалобы, тревоги, чаяния, составляющие ее жизнь, надо отодвинуть в сторону. Оставить только благодарность. Благодарностью надо преисполниться до самых краев. И больше никаких мыслей. Кроме мыслей о Боге. И о словах молитвы. «Имя Твое благословенно. Твое величие безмерно, и нет никакого божества, кроме Тебя».Можно еще думать о ребенке. Богу не понравится, если она забудет о ребенке. И о Хасине. Надо поблагодарить за то, что сестра жива и здорова, за благополучно полученное письмо. О ребенке забыть сложно: он пихается в животе и ищет точку опоры где-то под ребрами. Лбом коснуться коврика — выше ее сил. Просто невозможно. Беременным полагаются свои поблажки. Можно совершать намаз, сидя в кресле. Однажды она так и сделала, но в кресле одолевает лень. И все равно приятно, что имамы это продумали. Ислам относится к женщине по-доброму и с состраданием. Интересно, испытай хоть раз имамы беременность, может, и сидеть стало бы не обязательно?Тогда и вопрос о лени был бы закрыт. «С чего вдруг мне такие глупые мысли в голову полезли? С чего я вдруг начала думать о беременных имамах? Иногда такое ощущение, что голова моя — будто и не моя, мысли вылетают из нее и с грубой ухмылкой щелкают меня же по носу».

Когда Назнин услышала стук в дверь и голос Разии: «Сестричка, это я. Я тебе принесла лекарство», она почувствовала и раздражение, и облегчение.

Разия была в шерстяной шапке, которая закрывала уши и лоб по самые брови. Поверх салвар камиза [8]она надела мешковатый свитер с каким-то животным (то ли коза, то ли олень) на груди. Ботинки ее похожи на грузовики, большие и побитые. Она не сняла шапку, и Назнин постоянно хотела ее об этом попросить.

— Разводи пакетики в воде и принимай два раза в день. Все пройдет. Больше не будет жечь.

— Так и сделаю, — ответила Назнин. — Идем, кое-что покажу.

На этот раз письмо было подлиннее. На нем стоял адрес. Хасина рассказала о своем хозяине, мистере Чоудхари, о работе на ткацкой фабрике, куда он собирается ее устроить, о кафе-мороженом в конце дороги. В строчках читалось возбуждение, особенно в рассказе о фисташковом вкусе и маленьких пластмассовых ложечках. Она, кажется, и не подозревает об опасности (ведь она в опасности, девушка, молодая красивая девушка, одна в Дакке), но Назнин надеялась, что мистер Чоудхари позаботится о ней. Мистер Чоудхари, наверное, ответственный человек. Человек состоятельный — уважаемый человек, сказал Шану, и он ее защитит.

— Рада за тебя, — сказала Разия, — и твой муж, наверное, тоже рад.

— Он с самого начала ничего делать не хотел, а сейчас и не надо.

— Мужчинам нравится, когда они в итоге правы. Нам остается только все время доказывать им, что они правы. Мой точно такой же.

— Прочитал письмо и заявляет: «Что я тебе говорил? Иногда надо подождать, там видно будет».

— И вот так поджал губы и покачал головой? — Разия надула губы и выпучила глаза.

Назнин не улыбнулась:

— Он готов спорить со всем на свете, кроме того, что мою сестру надо предоставить собственной судьбе. Изменить можно все, но только не это.

Разия откинулась на диване. Диван под ней казался меньше, одну из подушек в целлофановой наволочке она скинула на пол.

— Разве можно противиться судьбе?

— Я и не противлюсь.

У Назнин мелькнула мысль рассказать историю о том, «как была предоставлена собственной судьбе». Но это слишком долгая история.

— Я просто…

«Что? Злюсь на Шану. За что?»

— Ты очень волнуешься за сестру. Ничего удивительного. В твоем положении все вокруг начинает больше беспокоить. Надо беречь нервы. Знаешь, что Назма в воскресенье родила третьего на два месяца раньше срока? Правда это или нет, но Сорупа говорит, все из-за того, что муж ни на минуту не оставлял ее одну, вот ребенок и родился еще не готовым.

— Ой, — от одной только мысли об этом Назнин поморщилась.

Она погладила живот и прижала к нему руку, чтобы нащупать головку или попку ребенка. Поставила ноги на табурет. В квартире прибавилось еще три стула и одно кресло — всё в серых полосках плесени, но Шану настаивает, что оно ценное, и хочет его продать, как только починит. Передвигаться среди мебели все трудней. Они на пару увеличивались, что Назнин в объемах, что мебель в количестве.

— Но справилась она быстро. Не то что с первым. Роды тогда продолжались тридцать шесть часов. Я своего родила за двадцать восемь.

— Когда я готова была появиться на свет, мама решила, что у нее несварение. Она говорила, что женщины слишком много шуму из этого устраивают.

— Ха.

Из-под ноги она вынула одну из книг Шану и положила ее на кофейный столик.

— Роды — естественная вещь, они случаются с каждой женщиной.

— Ха, — сказала Разия, — поеду с тобой в больницу. В следующий раз помогу тебе собрать сумку.

— Мама не пикнула, когда меня рожала.

— М-м.