все более и более окрашенным, пока не приобрел оттенка крови. Вскоре цвет его сделался пурпуровым. Казалось, что под ногами лежат сгустки запекшейся крови.
Зрелище было мрачным и непонятным, впечатление от него усиливалось неожиданностью, с которой явилось оно глазам.
— Нам остается только увидеть алмазную гору, — воскликнул Гарриман, — тогда мы будем знать, что прошли полпути!
— Вы правы, Джони! Пожалуй, то, что я записал со слов туземцев об этом пути, начинает сбываться!
— Я пожелал бы только всем нам, чтобы не сбылось пророчество насчет воды, — раздалось восклицание начальника экспедиции.
Каждый с тревогой посмотрел на вьюки.
Тем временем стали показываться по сторонам как бы отдельные потоки кроваво-красного цвета, словно выкрашенные кармином.
Путники остолбенели.
— Стой! — раздался окрик начальника экспедиции.
Маленький Боб ухватил в руку комок кровавой каши,
с любопытством рассматривая невиданного цвета землю,
— Краска?
— Ярко-красная охра, — ответил флегматично Мэк- Кормик.
— Но что значат эти многочисленные сухие потоки ее, ответвляющиеся в стороны? Взгляните на гору: эти потоки прямо сбегают с нее? — вопросительно заметил Медведев.
— Это от дождя, — объяснил Мэк-Кормик, — в этих местах, по-видимому, он все-таки случается, хотя и чрезвычайно редко, несомненно. Но что это делает наш Голоо?
Негр тем временем, занятый все одной и той же мыслью, прилежно выбивал рукояткой охотничьего ножа на алом фасе горы две заветные буквы. Когда достаточно вырисовались их пламенеющие очертания, Мэк- Кормик, взяв под руку фон-Вегерта, сказал:
— Вот простое сердце, которое может и умеет любить!
Боб возразил:
— Но Голоо испортил весь пейзаж: все перестало быть торжественным и стало смешным!
Привал был короток. Осмотрели вьюки и ноги верблюдов. По внешности все было благополучно. Но когда раскрыли один из мехов для раздачи воды, всех поразил гнилой тошнотворный запах: вода оказалась в конец испорченной. Охотники по собственному почину разбрелись в стороны искать влагу в глубоких извилистых расщелинах горы, но быстро вернулись после безуспешных поисков.
Приходилось немедленно выяснять положение с остальными мехами, — их оставалось пятнадцать. К великой общей радости одиннадцать мехов оказались в порядке. Однако, порцию воды сократили: отныне каждый стал получать bi
сутки только треть литра.— Профессор! Прочтите-ка мне это пророчество, которое вы записали!
Медведев вынул записную книжку. Пока он читал, все, обступив его, слушали с напряженным вниманием, стараясь вникнуть в сокровенный смысл слов.
— Значит, вода нам обещана после того, как мы ослепнем на один глаз… Так…
Мэк-Кормик с минуту находился в задумчивости, но вдруг поднял свое строгое печальное лицо и, оглядев тех, жизнью которых он распоряжался, сказал:
— Думаю, что мы можем двигаться вперед. Но если есть среди нас хотя кто-нибудь, кто считает это безрассудным, я поверну назад. Еще не поздно. Это последний переход, где я сочту такое решение возможным.
— Вперед! Идет вперед! — раздались многочисленные восклицания.
Боб, не ожидая команды, взгромоздился было на спину отдыхающему верблюду. Но верблюд не поднялся, как обыкновенно, с готовностью к движению. Весь белый, самый красивый из всего каравана, наиболее энергичный и, казалось, наиболее надежный по своим ногам — он водил блестящими черными глазами, и в них отражалась такая безысходная тоска, что Боб охватил голову животного своими руками и, прижавшись черным личиком своим к несуразному телу, стал шептать обещания про воду и отдых, которые он скоро получит.
Белый друг черного мальчика глядел на него добрыми, умными глазами своими, и как будто взгляд этот говорил:
— Воды? Да. В ней все дело. Дай мне ее, но сейчас и да столько, сколько ее нужно моему огромному телу, И еще дай мне корму. И я снова понесу тебя опять без
ропотно и бестрепетно по этой пустыне, где на солнце белеют кости моих сородичей… Отдыха я не прошу.
— Одного я не переношу — это взгляда умирающего верблюда, — сказал Мэк-Кормик. Разгрузить его. Отдать ему весь запас испорченной воды. Может быть…
Боб со слезами на глазах со всех ног кинулся исполнять распоряжение.
Медлить было нечего, и экспедиция снова двинулась в путь. Восемнадцать человек и пятнадцать верблюдов должны были рассчитать свои силы и запасы не менее, как на двенадцать дней форсированного перехода.
То обстоятельство, что была встречена красная гора, давало некоторую уверенность в присутствии воды именно через двенадцать приблизительно дней, так как, согласно легенде, рассказанной туземцами, алмазная гора отстоит от кровавой на расстоянии семи дней и_вскоре после нее_, на второй половине пути, должна встретиться долина с драгоценными камнями — конец пути_, где есть вода, но где почему-то таится и смерть…
Первые двое суток двигались без задержек. И люди и животные казались сравнительно бодрыми. На третий день пали сразу три верблюда.
Снова все меха были освидетельствованы, и снова пришлось вылить довольно большое количество совершенно испортившейся воды, явно негодной для питья.