Бриллиант мутной воды

Вам, естественно, неинтересно знать, что пришлось испытать мне, прежде чем я, ухитрившись не потерять деньги, вручила их Бекоеву. Когда мы с Митей отправились назад, я полагала, что все испытания позади, но они, как выяснилось позже, только начинались. Здоровье моего мужа было подорвано, из молодого, цветущего человека он превратился в убогого инвалида. Нарушился обмен веществ, сейчас Митя весь покрыт незаживающими язвами. Врачи только разводят руками. Одни говорят о полном отсутствии иммунитета, другие — о перенесенном стрессе, но вылечить Митю не может никто. Единственное, что ему помогает, — это инъекции очень дорогого гормонального препарата, на покупку которого уходят все наши средства. Я работаю художницей на договоре в одном издательстве и получаю крайне нерегулярно маленькую зарплату. А ведь у нас еще есть дочка. Вот и приходится, сдерживая слезы, ломать голову, что купить: ампулы для Мити или еду Лизе. Честно говоря, я чаще делаю выбор в пользу мужа, без уколов он просто начинает умирать, поэтому Лиза питается геркулесом на воде. Помочь нам некому. Находясь в ужасном положении, я решила обратиться к вам…»

Глава 30

Я оторвал глаза от текста и взял сигарету. Бедная женщина, не всякая вынесет такое. Естественно, она хочет денег. Надо посмотреть, какие координаты указала она, и съездить к ней. Похоже, несчастная пишет правду, газеты полны сообщений о солдатах, которых чеченцы удерживают в плену, надеясь получить от родственников солидный куш. Но почему мне не нравится письмо? Что настораживает? Раздавив в пепельнице окурок, я вновь взял густо исписанный тетрадный листок, ожидая прочитать фразу типа «…пришлите денежный перевод, всю жизнь за вас молиться стану», но конец послания оказался более чем неожиданным.

«…решила обратиться к вам. Говорят, что в фонде „Милосердие“ работают на самом деле добрые люди. Наверное, вы знаете много обеспеченных москвичей, таких, у которых есть все, кроме детей? Брать ребенка в детском доме опасно, пусть лучше пригреют нашу Лизочку. Мы с Митей никогда не курили, не пили, не принимали наркотики, имеем высшее образование, и в роду ни у него, ни у меня не было патологий. Да, сейчас мой муж стоит на краю могилы, но это результат чеченского плена. Я люблю дочь больше жизни и не могу видеть, как она голодает. Клянусь, что никогда не приеду к людям, которые ее удочерят. Вы можете даже не сообщать мне, кто забрал Лизу, лишь бы это оказались богатые люди, способные обеспечить девочке счастливую жизнь. Конечно, расставшись с дочерью, я долго не проживу, да и не надо. Митя тоже не жилец, вот и уйдем вместе, одновременно. И он, и я готовы к такому решению наших проблем, гнетет только мысль о Лизоньке. Помогите найти девочке семью. Мне не надо денег, я не собираюсь продавать дочь, просто отдам в добрые руки».

Внизу были указаны адрес, телефон и шла приписка: «Звоните долго, я днем на работе, а Митя не сразу может взять трубку».

Сначала мне стало жутко. Да они задумали самоубийство, решив пристроить дочь. Это ужасно, надо немедленно позвонить, а потом мчаться туда, прихватив побольше наличности. Естественно, девочку нельзя разлучать с матерью, надо обеспечить им нормальное существование, положить парня в клинику, выяснить, что за болячка с ним приключилась…

Потом первый порыв прошел. Я еще раз взял послание, перечитал его, удивляясь непонятному чувству тревоги, вновь посмотрел на адрес и подскочил в кресле. Ну конечно, как только я сразу не понял! Капотня! Перед моими глазами был адрес… Беаты.

Я схватил блокнот, перелистал страницы. Да, вот он, улица, номера дома, квартиры — все совпадает. На марке стоял штемпель «20 декабря». Письмо было отправлено до убийства Беаты. Чуть пониже виднелся другой штамп — «4 января». Значит, письмо попало на мой стол скорей всего пятого. Ленка выгребла почту из ящика и сгрудила в кабинете. Но я был занят расследованием и не разбирал корреспонденцию. Обычно письма идут по Москве три-четыре дня. Но перед Новым годом почта захлебнулась в открытках, вот послание и запоздало.

Хотя, может, я ошибаюсь? Вдруг несчастная тетка живет рядом с той квартирой, которую снимала Беата? Вдруг случайно указала неверный номер? Маловероятно. А все же вдруг?

Я схватил трубку и принялся набирать номер. Сейчас выясним, есть ли кто-нибудь в квартире. У Беаты никогда не было мужа, попавшего в плен, и голодающей дочери. Хотя девочка Лиза существует на самом деле, она спит сейчас в нашей комнате для гостей. Но зачем Беате выдумывать такое? Ладно бы просила денег, тогда понятно, а здесь совсем иное. Теряясь в догадках, я прижимал трубку к уху, понимая, что придется ехать в Капотню. Скорей всего, несчастная женщина живет в соседней квартире, ну бывает так, хочешь написать 6, а рука выводит 8. Я обойду весь дом, но найду бедняжку!

— Алло, — прошелестел тихий мужской голос.

— Простите, это из фонда «Милосердие», мы получили письмо, но подпись неразборчива, вы, наверное, Митя?

— Да.

— Ваша жена дома?

— Нет.

— Когда она придет?

— Никогда.

Я вздрогнул.

— Почему?