Бриллиант мутной воды

– Так Дмитрий Быстров умер.

– Ну и что? В случае смерти сдают паспорт, получая взамен свидетельство о смерти. Другие документы остаются у вдовы, – пояснил Макс. – Увидав, что ты послушно потопал за медикаментами, Николай быстро запер снаружи дверь ванной, потом разлил по полу…

– Где он взял бензин? – перебил его я.

– Керосин, – поправил приятель, – иногда Беата, чтобы совсем разжалобить посетителей, выкручивала пробки и зажигала керосиновую лампу. Дескать, она так нуждается, что не может оплатить счет за электричество. На кухне, в шкафчике под подоконником, стояла целая канистра керосина, вот она и пригодилась.

Услыхав, как загудело пламя, «Митя» выскочил из квартиры, не забыв крепко запереть железную дверь. Он искренне надеялся, что не в меру любопытный Иван Павлович сгинет в огне.

– А девочка? – тихо спросил я. – О ней он не подумал?

– Нет, – так же тихо ответил Макс, – кому нужна сиротка без роду и племени? Умерла, и бог с ней.

– Кто же вызвал пожарных? – не успокаивался я.

Макс улыбнулся:

– Ну, за Николаем велось наружное наблюдение. Когда он выбежал из подъезда, это показалось нашим людям странным. Не успели они двинуть за парнем, как из форточки повалил дым. Потом мне позвонила Нора и заорала: «Я все знаю, спасай Ваву!»

– Я сразу догадалась, что к чему, как только прочитала письмо Беаты, – сказала Элеонора. – Впрочем, я уже почти распутала весь клубок до этого. Вот и подумала, что Николай попытается убить Ваню.

Я посмотрел на хозяйку. Значит, она все же зовет меня за глаза дурацкой кличкой Вава.

– Какая сволочь этот Николаша, – кипела Нора, – дрянь, подонок, негодяй! Бедная Сонечка, она так никогда и не узнает, что за монстра выкормила своей грудью.

– Вы полагаете, ее бы обрадовала эта информация? – угрюмо спросил я.

– Соне следовало знать правду о сыне, – жестко ответила Нора.

– Ну это можно устроить, – кивнул Макс и поинтересовался у парня, сидевшего на подоконнике: – Андрей, мы пойдем?

Тот кивнул.

– Куда? – обалдело поинтересовалась Нора. – На тот свет? Между прочим, моя бедная подруга умерла.

– Давайте сюда, – велел приятель и толкнул дверь, которую я принимал за створку стенного шкафа.

Перед нашими глазами открылась довольно большая комната, в которой находилось несколько мужчин. У стены стояла женщина. Что-то знакомое почудилось мне в ее облике.

– Соня! – закричала Нора, вкатываясь в помещение. – Ты жива!

Но подруга не оглянулась на зов, она напряженно смотрела на стену. Чувствуя себя полным идиотом, я подошел к ней и увидел небольшое окошко, ведущее в другой кабинет. Там стоял стол и сидело двое: незнакомый мне седой мужчина и Николай. Внезапно раздался чуть глуховатый голос:

– Хорошо, это понятно. Но почему вы ненавидели свою мать?

– О мертвых плохо не говорят, – ответил Николай.

– И все же, – настаивал следователь, – все в один голос заявляют, что она очень любила вас.

– Да, именно так это выглядело со стороны.

– А на самом деле?

– Мне неудобно.

– В этом кабинете не надо стесняться, врач, священник и я – это те люди, которым можно рассказать все.

– Хорошо, – сдался парень, – моя мать была сексуальной террористкой. Она совратила меня в день моего двенадцатилетия и с тех пор регулярно укладывала в свою постель. Первое время я не очень-то понимал, что делаю, но потом захотел вырваться из пут. Не тут-то было, она буквально насиловала меня, била, издевалась…

Понеслись всхлипывания. Соня повернула к нам бледное лицо с огромными, невероятно черными глазами. Я невольно попятился. До сегодняшнего дня я воспринимал подругу хозяйки как женщину со среднестатистической российской внешностью. Сейчас же передо мной стояла красавица с горящими очами, настоящая ведьма.

– Я могу пройти к нему? – тихо спросила Соня.

– Конечно, – кивнул Макс, – Андрей проводит.

Не здороваясь с нами и вообще не заметив, что в двух шагах от нее стою я и сидит в кресле пораженная Нора, Соня вышла. Через пару секунд я увидел ее по ту сторону окна. Госпожа Чуева тихо проскользнула в кабинет. Николаша сначала не заметил появления матери и продолжал, всхлипывая, рассказывать о поруганном детстве. В какой-то момент он повернул голову и замер с раскрытым ртом. Потом он издал странный, кудахтающий звук.

– Здравствуй, сын, – торжественно произнесла Соня, – ты не рад увидеть меня воскресшей?

Николай уцепился руками за стол, я увидел, как побелели костяшки на его пальцах. Потом синеватая бледность медленно разлилась по порочному личику парня, сбежала к шее, и, испустив еще одно кудахтанье, юноша свалился со стула на пол. Он явно лишился чувств. Впрочем, реакция гаденыша вполне объяснима, я сам еле устоял на ногах, поняв, что вижу живую Соню.

Следователь спокойно снял трубку и произнес:

– Колчин беспокоит, врача пришлите.

Очевидно, ситуация, когда подследственный лишается чувств, не была новой для него. Его поведение меня не удивило, изумила реакция Сони. Если бы два месяца назад Николаша упал на ее глазах в обморок, мать понеслась бы к дитятку, рыдая от страха, с криком: «Скорей, врача, помогите, умирает…»