Бриллиантовая пыль

Дед Леша медленно, без аппетита жевал пельмени, боль не уходила, а казалось, только нарастала. И вдруг словно кольнула острым жалом, как будто в животе у него, в самых внутренностях, кто-то полоснул тонким лезвием. Старик согнулся, положил руку на больное место – аж дыхание перехватило. Закашлялся – подступила тошнота. Алексей Яковлевич бросился в уборную, живот свело сильнейшей судорогой, изо рта пошла розовая пена. Это еще что за напасть? Напуганный, он поспешил спустить воду. Потом подошел к раковине умыться. Кинул взгляд в зеркало. Оттуда на него смотрел изможденный седой старик, по белой бороде которого стекала алая капелька крови.

Да что с ним такое? Откуда эта непонятная боль, эта кровь? Язва какая-нибудь на нервной почве образовалась? И вдруг… в его мозгу мелькнула догадка, которая быстро набирала силу ясного, четкого знания. Страшная, жуткая правда словно ледяным холодом обдала разум…

Несколько долгих минут простоял он так, тяжело опершись руками на голубой фаянс, глядя в самую глубину своих собственных глаз, и наконец горькая улыбка скривила его побелевшие губы. «Что ж, Одесса-мама! Такова, значит, судьба… Бог, стало быть, распорядился так… Прости, Нина, что не смог рассчитаться за тебя, не смог раздавить эту гадину. Прости, Андрюха, придется тебе самому управляться. Левка… жди, скоро буду».

Дед вытер бороду, прополоскал рот и пошел прилечь на диван.

Голова немного кружилась, в теле поселилась слабость, а боль ушла. Но он знал, что это ненадолго. Несколько дней он еще протянет – два-три, может, четыре, доза-то была небольшая. В больницу ложиться не будет, бессмысленно это. Лучше уж помирать дома, только запастись обезболивающим. Может, он сумеет дождаться известий о том, что у Зойки все хорошо, что избавилась она от камня, что Андрея отпустили. А если не дотянет? Легостаеву надо написать записку. Пусть знает, как что было и кто виноват. Письмо положить в тайник, все равно Андрей полезет за деньгами, там найдет и дедово послание. Но вдруг у Зойки ничего не выйдет? Если дед помрет, кто ее выручит? Кто пойдет к прокурору, к Андрюхиному знакомому, кто ему заплатит? Сыну Семену тоже надо написать! Пусть Зойкин отец едет сюда и спасает девчонку! Что еще? Что еще не забыть сделать за эти дни?..

Мысли его метались, путались в голове. Собраться. Не распускаться. Пока еще он жив…

Однако как же это он проморгал… как эта девка обвела его вокруг пальца? Когда она подменила чашки с кофе? Неужели она видела, как он подсыпал ей порошок? Тогда это опасно. Если она что-то заподозрила, то свяжется с Ивановым, и дело сорвется. Или он сам сослепу, со своего волнения стариковского перепутал чашки? А может, то мстила бесовская ведьма, удаганка? Теперь уж не узнать… Остается только постараться протянуть подольше, чтобы не уходить из этой жизни в полном неведении о внучке. Значит, есть больше ничего ему нельзя – только пить и то понемногу.

Дед осторожно поднялся и пошел в кабинет Нины. Нашел бумагу, ручку, принялся писать записку для Легостаева – он должен все знать.

Еще вчера, по прибытии из Архангельска, Алексей Яковлевич отметил, что милицейская машина больше не торчит перед подъездом – значит, наблюдение сняли. И как только Зоя приедет, спокойно явится домой. Может быть, уже и указания от кого надо поступили, чтобы милиция прекратила ее преследовать…

Но сегодня, во вторник, с самого утра стала нарастать тревога: внучка встретилась с Ивановым еще в субботу, и до сих пор ее нет в Москве! И телефон ее молчит, как и прежде… От неведения и неизвестности он чувствовал себя как на иголках. Где Зоя? Что с камнем? К этому времени она должна была уже вернуться из Якутска. Что там пошло не так? Что случилось? Ее удерживал Иванов? Старик решил идти в нотариальную контору, покрутиться там, может, что выведать. Тем более что и Андрей просил разузнать поподробнее о той опасной женщине.

На Большой Татарской, недалеко от крыльца конторы, ноги сами замедлили шаг. Вот оно, то место, где все случилось… Здесь на асфальте лежала мертвая Нина… Старик ощутил, как в сердце пошли перебои, ставшие уже привычными за эти дни. Несколько широких проходов, окаймленных кустами, вели в центр двора, на детскую площадку, которую, говорят, обустроила Нина. Там, несмотря на обеденное время, почти никого не было, только двое стариков пили пиво поодаль за столиком да какая-то женщина качала мальчонку на качелях. Алексей Яковлевич, заметив скамейку, пошел туда, чтобы присесть и кинуть на язык таблетки. Сейчас, сейчас… пять минут, боль уймется. Не хочется на глазах у Заварзиной держаться за сердце.

Вдруг в проходе, ведущем от конторы на детскую площадку, показалась та самая девица, Иванова. «Обед, что ли, у них? – подумал Алексей Яковлевич. – Сейчас разбегутся все!»

Но девица остановилась во дворе и, совершенно не обратив внимания на старика, уселась на скамейку по другую сторону прохода, достала мобильный телефон и начала с кем-то разговаривать.

– Ее дело забирают сегодня? – спрашивала она кого-то.