Бриллиантовая пыль

Притихшую, потрясенную, подавленную молодежь надо было как-то взбодрить, вернуть в сегодняшний день. А то ребята совсем скисли – даже не спорят больше с ним.

– Вот теперь я страшно голоден! – сказал дед, глядя то на одного, то на другую. Он приподнялся с подушки, на которой полулежал. – Где там ваш ужин?

– Не надо… – прерывающимся голосом попросила Зоя. – Ты же знаешь, дед…

– Ты хочешь, чтобы я умер-таки от голода? – Он еще пытался шутить. – Ну уж нет! Днем раньше, днем позже – теперь уже все равно! И выпить хочу, да! – храбрился старик. И удивительно, но в глазах его, прятавшихся в лучистых морщинках, светилась неподдельная веселость. – Приговоренному всегда положен последний вкусный ужин! Вас вот дождался – уже хорошо. А поем, выпью – так и вовсе помирать можно! Я тут, кажется, слышал мой любимый запах – запах жареной картошки. Сколько терпел, до сих пор слюни текут. – Дед достал свою простыню и промокнул губы. – Ну что? Отметим встречу? Зойка, марш на кухню накрывать на стол! Там коньячок был, глянь-ка.

– Дед…

– Я кому сказал?!

Зоя послушно поплелась готовить. Дед всегда любил вкусно поесть, а тут голодает три дня. Нет, не откажет она старику в удовольствии, тем более их так мало у него осталось.

Как только девушка вышла из комнаты, Алексей Яковлевич повернулся к Геннадию.

– Что, Ген, нравится тебе наша Зойка? – спросил он. Воспаленные глаза испытующе обратились к этому новому человеку, вошедшему в жизнь его семьи.

– Да. – Гена сдержанно кивнул и открыто посмотрел на Алексея Яковлевича.

– Вижу, что нравится. А иначе не ввязался бы ты в это дело. Хороший ты парень. Мы, Журавлевы, таких ценим. Если что сладится у вас – береги ее, хорошо? Она девчонка резкая, воплощенный дух непокорства. Но правильная. И будьте осторожны с Ивановым. Вон ведь какая сволочь оказался. Как бы он не задумал чего такого. Да, чуть не забыл… вон там под полом деньги Нинкины лежат. Очень много – полмиллиона долларов. Это на тот случай, если что сорвется. А здесь… – он встал, подошел к стулу, на спинке которого висел его старенький пиджак, пошарил в карманах и достал какую-то бумажку, протянул Геннадию, – имя человека, к кому можно обратиться за помощью. Прокурор, имей в виду. Мне Андрюха его дал. Я про это написал письмо Зойкиному отцу, думал, вас не дождусь. Так пусть Зойка даст ему телеграмму – все, мол, нормально. Чтобы Семен там с ума не сходил и не рвался сюда – сын у него маленький и жена больная.

– Я понял.

– Что еще… Похорните меня там же, на Митинском, рядом с Нинкой. Я у нее прощения должен попросить за отца ее… Легостаев завтра приедет, вместе управитесь.

– Не волнуйтесь, Алексей Яковлевич. Я все сделаю. И… не надо об этом при Зое, хорошо? А то она совсем уже не в себе.

Старик только удовлетворенно ухмыльнулся. «Таки наш человек!» – подумал он.

Странная это была трапеза, в три часа ночи. То ли ужин, то ли завтрак, то ли поминки… Разговаривали, стараясь не возвращаться больше к страшным темам, даже пытались смеяться. Особенно хорохорился дед. Зоя иногда украдкой смахивала набегавшую слезу, Алексей Яковлевич украдкой сплевывал в платок солоноватую розовую пену, Гена украдкой жал под столом руку то старику, то девушке.

Под утро у Алексея Яковлевича началась агония. Изо рта фонтаном брызнула кровь, хлынула на диван, на пол, заливая все вокруг жутким багровым ручьем. Зойка взвизгнула: «Дед!!!» «Уйди отсюда!» – только и успел сказать старик булькающим, хрипящим голосом. Вместе со словами из горла вырвался новый поток. Генка сразу же затолкал Зойку в смежную комнату и запер там, чтобы она не видела всего этого кошмара. Она с минуту билась в дверь, потом бросилась на постель, беззвучно рыдая.

Судороги у старика длились минуты три, не больше, но казалось, что за это время его тело покинула вся кровь, которая текла в сильных некогда жилах. Он сипел, задыхаясь метался по комнате, в воспаленных глазах уже не было ничего осмысленного. Но сердце, хотя и с перебоями, все качало и выталкивало алый слабеющий ручеек.

Наконец все было кончено.

Зойка в смежной комнате тоже совсем притихла.

– Он умер, – глухим голосом сказал ей Гена через дверь.

Ответом ему было тоненькое подвывание.

Геннадий огляделся: вокруг – как в фильме ужасов, аж душа стынет.

– Тебе сюда лучше пока не входить, оставайся там. Я здесь приберу немного.