Бриллиантовая рука

Это именно она настояла на том, чтобы муж ни в коем случае не отказывался от туристической путевки, предло­женной ему профсоюзом как одному из лучших сотрудни­ков гипсового завода. Она искренне хотела, чтобы муж повидал мир, понимая, что такой шанс больше не предста­вится никогда. В глубине души она, конечно, завидовала ему, но умело подавляла эту зависть и лишь время от времени позволяла себе напомнить мужу о своем великоду­шии, правда, соблюдая при этом меру. А он, в свою оче­редь, чувствовал себя немного виноватым перед женой за то, что, во-первых, это не она отправляется в путешествие на корабле, и, во-вторых, за то, что пришлось изъять из семейного бюджета солидную сумму, отложенную для покупки новой шубы. Почему, собственно, новой? Так можно говорить, когда есть старая, а у Нади до этого шубы не было никогда. И вот теперь получается, что долго еще не будет. Он однажды даже завел было с ней об этом разго­вор, но она, не забыв, конечно, тяжело вздохнуть, стала страстно уверять его, что прекрасно переходит еще зиму-другую в старом драповом пальто. Он согласился, но с большой неохотой. Правда, Семен Семеныч стал замечать, что Надя часто становилась грустной и задумчивой, но не решался спросить ее, в чем дело. Все было ясно и так. В течение остававшихся до поездки нескольких недель он старался быть услужливым и предупредительным с женой, чаще, чем обычно, ходил в магазин и выносил мусорное ведро, проверял у Вовки уроки и укладывал спать Та­нюшку. 

Почти каждый вечер они за полночь сидели на кухне и обсуждали предстоящую поездку. Их воображение рисо­вало самые невероятные картины из заграничной жизни, которую они изредка видели по телевизору. Там показыва­ли всякие ужасы и говорили о стремительном росте пре­ступности и власти «желтого тельца». Но ужаса в их душах это почему-то не вызывало, потому что где-то там, на вторых и третьих планах, маячили веселые, загорелые и красивые люди, беззаботно улыбавшиеся во весь рот, словно их совершенно не тревожили проблемы, которыми так безнадежно маются тысячи соотечественников.

Но однажды Надя неожиданно приревновала Семена Семеныча к жене его сотрудника, с которой он, слегка подвыпив на очередном дне рождения, о чем-то разгово­рился за столом. Беседа была совершенно невинной, как и обычно случается в таких ситуациях, ни о чем. Но потом всю дорогу домой Надя демонстративно молчала, а придя домой, вдруг неожиданно расплакалась как раз в тот мо­мент, когда муж, почувствовав ее необычное настроение, подошел сзади и осторожно обнял ее за плечи.

— Надюша, ты чего? — как можно более ласково спро­сил Семен Семеныч.

Она передернула плечами и тихонько всхлипнула:

— Ничего.

— Как это ничего? Я же вижу, что ты не такая, как всегда. Может быть, объяснишь?

— Нечего объяснять. Ты и сам знаешь.

— Что я знаю? О чем ты?

— За весь вечер ты ни разу не посмотрел в мою сторо­ну. Ты так был увлечен этой...

— Ты с ума сошла! Что с тобой?

— Все вы одинаковые! Я хотела уйти одна, и ты бы ничего не заметил.

Семен Семеныч растерялся, но ненадолго. Он знал отходчивый характер жены и, будучи человеком покладистым и смиренным, осторожной лаской утихомирил ее гнев. Больше они к этому не возвращались, тем более, что их снова захлестнули житейские хлопоты и подготовка к его поездке.

И вот, наконец, наступил долгожданный день. Вовка все-таки был отпущен гулять, Танечка возилась со своими куклами, а супруги Горбунковы занялись последними

при­готовлениями, потому что до выхода оставалось всего не­сколько часов.

— Да, и не транжирь деньги на что попало,— настав­ляла Надя своего супруга, укладывая в чемодан носовые платки и аккуратно завернутые в газету летние сандалеты.

— Господи, Надюша, какие деньги? Ты же сама зна­ешь, что на том, что у меня есть, особо не разгонишься. Кроме того, я не пьющий и не курящий...

— Откуда я знаю, как на тебя повлияет обстановка? Увидишь красивую жизнь и забудешь обо всем на свете. Кока-кола там разная, шоколадки...

— Ну что ты говоришь!

— Я знаю, что говорю, Сеня. Я всегда знаю, что гово­рю.— Надин голос понизился до полушепота.— Постарай­ся не опозорить звание советского гражданина...

Семен Семеныч раскрыл было рот, чтобы сказать что-то значительное, но тут в комнату вбежала возбужденная Танюшка:

— Папка, когда ты уедешь, я каждый день буду ходить на почту.

— Зачем, доченька?

— Там письмо продают... от тебя.

Девочка постояла еще у двери и, заметив, как с улыб­кой переглянулись родители, тихо попросила:

— Папочка, пойдем почитаем «Сороку-белобоку»...

* * *

Наконец, все хлопоты остались позади. Надя выглянула в форточку и громко позвала сына домой. Он почти сразу же прибежал, раскрасневшийся и разгоряченный игрой в футбол. Стащив с него мокрую от пота майку, Надя переодела мальчика в сухую рубашку, расчесала ему вих­ры, непослушно торчащие на затылке, и, в последний раз мельком взглянув в зеркало, поправила кружевной воротничок, нашитый на крепдешиновое платье в мелкий горошек, обернулась к мужу и с лучезарной улыбкой на лице скомандовала:

— Ну, с Богом!

Танюшка вдруг спрашивает: