Бриллиантовая рука

Снова с шумом выдохнув воздух и ставя на пол опо­рожненный бокал, Семен Семеныч поинтересовался:

— А где же подружка? Может, я завтра приду? Она коротко всплеснула руками:

— А зачем нам подружка? Мой халатик почти, как тот! Высоко приподняв полу халата, так, что обнажилось красивое загорелое тело, она легко вспорхнула, отбежала к окну и, зазывно улыбаясь, начала медленно раскачивать­ся в такт музыке, постепенно набирая темп. Вскоре она уже кружила по комнате, ноги ее проделывали замысловатые па, бедра играли не хуже, чем у персидской танцовщицы, руки то распластывались словно крылья,

то извивающими­ся змейками взмывали вверх.

Слова любви вы говорили мне

В городе каменном,

А фонари с глазами желтыми

Нас вели сквозь туман.

Любить я раньше не умела так

Огненно, пламенно,

В душе моей неосторожно вы

Разбудили вулкан!

Помоги мне! Помоги мне!

Желтоглазую ночь позови,

Видишь, гибнет,

Сердце гибнет

В огнедышащей лаве любви!

В какое-то мгновение Семену Семенычу показалось, что все это происходит не с ним, что он смотрит некий причудливый и очень красивый спектакль. Помимо своей воли он поднял руки и покрутил ими в воздухе, как бы выражая свою солидарность. Но вовремя спохватился и снова тупо уставился на извивающееся тело все более стекленевшими глазами.

 «Что это со мной, черт побери? — думал Семен Семе-ныч.— Кажется, я засыпаю. К чему она ведет? Нужно продержаться! Я обязан продержаться, чего бы это ни стоило!.. Эх, и зачем я пил это дурацкое вино? Еще вче­рашнее не выветрилось, а тут еще добавил... Сроду не встречал таких красивых женщин...»

Но когда Анна Сергеевна, в какой-то момент отвернув­шись к окну, внезапно сбросила с себя халатик, Семен Семеныч вдруг протрезвел. Ее стройная загорелая фигура, обтянутая зеленым купальным костюмом, была так за­манчива, что он остолбенел. Лёгким движением она под­бросила халатик, и он полетел прямо руки Семена Семеныча, который буквально вжался в стенку.

И тут произошло то, что полностью сорвало всю опера­цию. Причем это касалось и Лёлика с Кешей, и Михаила Иваныча с Володей, и самого Семена Семеныча.

Достаточно было одного самого резкого движения пле­чами — и огромная зеленая пуговица, на которую был застегнут Матильдин лифчик, с треском отскочила и сама определила для себя траекторию. Пулей вонзившись в пластмассовый корпус торшерного плафона, она пробила его насквозь и врезалась в мирно горевшую под ним лам­почку. Последнее, что успел увидеть уже засыпавший Семен Семеныч, была вдруг застывшая на месте обна­женная спина Анны Сергеевны. В тот момент, когда пуго­вица соприкоснулась с плафоном, ему почудилось, что прозвучал оглушительный выстрел. Свет погас.

Собрав последние силы, Семен Семеныч вскочил на ноги, но продержавшись в вертикальном положении всего несколько секунд, медленно оседая, растянулся на полу во весь рост, упершись головой в подвернувшуюся стену. Его глаза еще были открыты, но сознание уже помутилось.

— Сигна-а-ал!!!—дико заорал Кеша.

Быстро закинув в холщовую сумку ножницы, Лёлик выскочил из машины и опрометью бросился в гостиницу.

— Пятый! Пятый! Тревога! — донеслось из рации, стоявшей возле Володи.

Отшвырнув газету, он вскочил и помчался к лифту, в который уже набилось народа, словно селедок в бочку. И что самое странное, эти люди, все до единого, высыпав из лифта на пятом этаже, дружно кинулись к триста двадцать седьмому номеру.

Когда дверь номера резко отворилась, осветив его из­нутри ярким лучом света, льющимся из коридора, лежав­ший на полу Семен Семеныч словно в тумане увидел всех: Лидию Петровну в авангарде и ее спутников, свою жену Надю с исказившимся до неузнаваемости от ужаса лицом, Лёлика, которого он не имел чести доселе знать, Володю и присоединившуюся к этой компании по ходу пьесы де­журную по этажу, которая пыталась растолкать всех ее членов по сторонам.

Оставшаяся в одних плавках Анна Сергеевна, скрестив на обнаженной груди руки, полуобернулась к непрошен­ным зрителям и выкрикнула фразу, вошедшую потом в ис­торию:

— Не виноватая я!!! Он сам пришел!

Но Горбункова все это больше не тревожило, так как он перебрался, наконец, в мир кошмаров и сновидений, кото­рые терзали его до самого исхода страшного и насиль­ственного забытья.

* * *

И снова, как и сутки назад, наступило тяжелое пробуж­дение, с той лишь разницей, что на этот раз Семен Семе­ныч был раздет до майки и трусов чьей-то заботливой рукой.

Он открыл глаза, потер их кулаками и сладко потя­нулся. Нади, так же, как и предыдущим утром, рядом не было. Он хотел взглянуть на будильник, чтобы узнать, который час, протянул руку к стоявшей рядом тумбочке, пошарил по ней рукой, но будильника не обнаружил.