Бриллиантовая Венера (СИ)

Арайя достала листы и начала читать.

— Мой дорогой Герадий. Твой любимый Франс писал: «Большинству людей нечем заполнить даже быстротекущую человеческую жизнь, и им нечего было бы делать с вечностью». Твоя жизнь была насыщенной, она никогда не была пустой. Вечность встречает тебя парадом звезд, ибо ты нашел то, что искал. Страх перед смертью ничто, по сравнению с бессмысленностью бытия. Твои человеческие дни были наполнены служением людям. Сколько много хорошего ты успел сделать для народа своей страны, сколько открытий совершил. Твоя жизнь была полна страсти божественного таланта, ты прирожденный и вечный ученый!

Она вытерла слезы и продолжила:

— Кафка был уверен, что тот, кто познал всю полноту жизни, тот не знает страха смерти. Страх перед смертью лишь результат неосуществившейся жизни. Это выражение измены ей. Ты никому не изменял, ты шел своим путем и выполнил то предназначение, которое было для тебя уготовлено, и я благодарю тебя за это. Я благодарю тебя за тот искренний порыв, который был рожден твоим сердцем, моя благодарность в сердце у Бога для тебя.

Она помедлила, делая небольшую передышку.

— «Для мудрого достаточно одной человеческой жизни, а глупый не будет знать, что ему делать с вечностью», — считал Эпикур. Ты выполнил все свои задачи, и для тебя пришло время уходить. «Всякий раз, как умирает человек, погибает некий мир, который он носит в своей голове; чем интеллигентней голова, тем этот мир отчётливее, яснее, значительнее, обширнее, тем ужаснее его гибель», — писал Шопенгауэр и был прав, потому что миру очень больно, что тебя уже нет с нами. И мои слезы, это не только слезы радости за твое освобождение, это так же слезы боли от твоей потери. Но мудрый Лао-цзы учил: «Всё в мире растёт, цветёт и возвращается к своему корню». Весь я не умру, — был уверен Гораций. «Как зеленеющие листья на густом дереве — одни спадают, а другие вырастают, так и род от плоти и крови — один умирает, а другой рождается» — говориться в Великой Книге Жизни. Ты умер на этой земле, но родился где-то еще, я в это верю. И перед своей смертью ты смог сделать то, о чем мечтал Лев Толстой: «Умирая, желал бы сказать, правда ли, что я думал о смысле жизни, что он в увеличении любви. Хоть головой мотнуть утвердительно или отрицательно». И ты смог мотнуть головой — твой героический поступок символически показал миру ради чего нужно жить. Любовь — это единственная сила в мире, способная из врага сделать друга. И ты стал другом, а не врагом. «Только отрекаясь от того, что погибнет и должно погибнуть, от нашей животной личности, мы получаем нашу истинную жизнь, которая не погибает и не может погибнуть», — говорил Толстой. Так что ты не умер, мой дорогой Герадий, ты жив, в моем сердце, в сердцах дорогих тебе людей, ты в нашей памяти, рядом и навсегда.

— Я благодарю и люблю тебя, — тихо шепнула она, чтобы слышать ее мог только ветер, унося ее чистые слезы.

Когда она закончила читать, слезы радости катились по ее щекам. Демид стоял пораженный, ее искренность, доброта и забота не могли оставить равнодушным никого, кто мог бы это наблюдать. Демид точно знал, что теперь Герадий будет покоиться с миром. Какое-то странное облегчение накатилось на него и ему захотелось спать. Он так устал за последние дни. Сначала бессонные ночи агонии и поиски Ари, потом потеря лучшего друга. Ему нужен был отдых. Он тихо подошел к девушке и обнял ее за плечи. Она слегка прижалась к нему, все еще всхлипывая. Они стояли там еще какое-то время. Затем медленно пошли в сторону моста. Перейдя на другую сторону, они резко обернулись на пронзительный крик какой-то огромной птицы.

— Кондор, — выдохнула Ари.

Огромная почти трехметровая птица парила над пропастью. Ее широкие крылья парапланом двигались, рассекая воздух. Ее глаза впивались в идущую пару, ее глаза были знакомыми и родными. Убедившись, что ее увидели, птица резко спикировала вниз, словно падая в пропасть.

— Нет, — выкрикнула испугавшаяся Арайя.

Но вдруг из недр пропасти послышались удары уверенных крыльев. Птица взлетала вверх, стремительно и радостно. Она летела так быстро, что была похожа на выпущенную умелой рукой стрелу. Сделав несколько кругов над горой, кондор издал пронзительный крик и исчез из виду.

— Он свободен, — тихо сказал Демид. Одинокая слеза радости скатилась по его щеке.

Демид спал два дня. Его сон восстанавливал его силы, укрепляя его дух, напитывая его тело жизненными силами. Он позаботился о том, чтобы Арайю охраняли днем и ночью, боясь, что кто-нибудь из сбежавших членов тайного общества мог отомстить, попытавшись убить Ари. Он не мог точно знать, возможно, кто-то из его мнимых доверенных могли оказаться потенциальными врагами. Теперь он никому не мог доверять. Несмотря на то, что Клаудиус, Герадий и еще несколько членов тайного общества были мертвы, их соратники могли лелеять возобновление их плана, выбрав нового руководителя. На третий день Демид чувствовал себя великолепно. Первым делом он отправился в комнату Арайи, так как чувствовал, что ужасно соскучился по ней.