Бриллиантовый скандал. Случай графини де ла Мотт

Конечно, и теперь тут далеко не все прояснено, но все-таки самый сюжет знаменитого бриллиантового скандала, явившегося одним из предвестий первой французской революции, отныне можно считать, мы полагаем, в общих чертах наконец-то очерченным и в принципе досказанным.

Но надо признать и то, что пока что намечена лишь схемка, не слишком последовательно прописанная, но все-таки довольно четкая, и привлечены некоторые наиболее выразительные, яркие факты, связанные с делом об ожерелье.

Загадочная жизнь сумасшедшей авантюристки графини де ла Мотт еще ждет своего подробного и развернутого описания.

Алик Жульковский,

Андрей Зурин,

Никита Левинтох.

Лос-Анджелес — Оксфорд —

Санкт-Петербург.

18-го мая 2006-го года

Несколько замечаний читателя, обращенных непосредственно к автору, по поводу его правдивого романа, хотя и составленного из вымышленных документов

Граф де Ланжерон и графиня де ла Мотт, которым Вы посвятили два исторических романа, использовав в одном случае подлинные документы, а в другом — вымышленные, оказываются (во всяком случае, в вашей интерпретации) в высшей степени символическими фигурами. Эти два персонажа, каждый на свой лад, завершают великую эпоху (лично мне хорошо и печально известную). Поэт-солдат Ланжерон оканчивает еë героически, а бесноватая ла Мотт — скандально-уголовно. Можно было бы даже сказать, что они представляют два лица d'Ancien Régime, безнадежно разошедшиеся, как два лика Януса.

В истории графини де ла Мотт производит впечатление совершенно уникальное и фантастическое стечение обстоятельств, которое позволило осуществить это «эпохальное» похищение, оставившее след в коллективной памяти. Причина здесь не «легковерие», как говорит плохо информированный писатель Алданов, а ослепление участников этого дела. Сама по себе идея похищения королевского ожерелья была совершенно фантастической, если не безумной. Ювелиры, как известно, — люди крайне недоверчивые, но как раз самый осторожный персонаж, ювелир Боемер, ведет себя самым легковерным образом, против самых элементарных правил своего ремесла, ставя на карту все свое состояние. А ведь это была эпоха, в которую доверчивость сделалась смешной, а обман стал столь же необходимым, как шляпа или носовой платок, как о том свидетельствуют с непревзойденными остроумием и изяществом романы Дидро «Жак фаталист» и «Племянник Рамо». К слову сказать, подпольные кривляки русского романиста Достоевского — это неумелые слепки с персонажей Дидро, которые, хотя и порочны, но никогда не вульгарны, как изобретения сего сочинителя.

Ваши документы, а особенно протоколы допросов, в этом смысле, действительно, очень точны, хотя и выдуманы. В предисловии вы говорите о «подложных документах», что создает впечатление, что речь идет о фальшивых документах, вроде векселей. В действительности документы — не фальшивые и даже не совсем выдуманные в смысле мистификации, а реконструированные, как вы любите говорить, и очень справедливо. Ваши документы — не менее фактичные, чем если бы были написаны собственноручно королевским советником Титоном. А эти последние могли оказаться совершенно поддельными в смысле фактов, если предположить, что графиня подарила также и ему маленький бриллиантик на память. На основании «подлинных» документов этого рода пишутся целые истории, и вовсе не потому, что свято верят в подлинность сообщаемых в них фактов, а потому что сам по себе документ считается фактом, т. е. факт здесь совпадает с бумагой, на которой он выведен.

С точки зрения философской можно было бы сказать, что всë есть конструкция, в том числе и так называемая «объективная реальность», а не только «историческая», моделируемая и ремоделируемая в соответствии с теми или иными интересами, которые делают ее похожей на шутовскую гримасу. Так что, вы с полным правом можете сказать, что эти ваши документы есть самые настоящие, а все другие — поддельные. С точки зрения формальной эта мозаика из документов самого разного рода — отрывки из мемуаров, протоколов, газетных статей, письма — создают иллюзию (это слово для меня имеет больший смысл, чем «реальность») серии различаемых моментов в неразличимом потоке событий. Эти моменты — как островки посреди однообразной и монотонной воды-реальности. У индусов, с которыми мне не раз пришлось беседовать и от которых происходят многие мои алхимические и прочие познания, вода является символом майи-нереальности.