Бриллианты и булыжники

Как и другие дипийцы, Ширяевы стремились покинуть красивое, но ненадежное итальянское убежище. Это удалось сделать лишь жене и сыну, переехавшим в США, сам же писатель скончался от туберкулеза на 72 году жизни в Сан-Ремо и был похоронен там же. Однако именно в Италии творчество Бориса Николаевича расцвело особенно ярко: помимо романов и повестей, он писал статьи, рецензии, памфлеты, фельетоны и прочие произведения малых жанров. Часть их, посвященная жизни русских эмигрантов в Италии, была нами собрана в книге «Италия без Колизея» (СПб.: Алетейя, 2014) – таковой сам автор в свое время не издал, но желал издать и указывал в соответствующих очерках – Из цикла «Италия без Колизея».

Пока в российские издательства находят свой путь крупные сочинения писателя, мы решили – при поддержке того же издательства «Алетейя» – издать еще один сборник статей Ширяева, разбросанных по многочисленной эмигрантской периодике и никогда прежде не публиковавшихся в России.

Из различных направлений его журналисткой деятельности и эссеи-стики нами было выбрано, пожалуй, основное, и на наш взгляд наиболее актуальное для современного российского читателя – о русской литературе.

Проба литературоведческого пера Ширяева произошла в Соловецком лагере, а оттачивалось оно уже в ссылке в России и затем в эмиграции. Дабы избежать цензуры, первоначально он писал в научно-популярном жанре, демонстрируя при этом значительную широту интересов и глубокую эрудицию. Значительный филологический опыт он приобрел во второй половине 30-х гг. во время преподавания русской литературы в школах и педагогических институтах в Ставрополе и Черкесске.

О той поре сохранилось уникальное свидетельство ученика Ширяева:

«Он любил вспоминать свое детство и юность, жизнь в родной Москве, университет, отца-профессора и его библиотеку, особенно – годы учебы и странствий за границей. Реже говорил об ужасах Первой мировой войны, участником которой был и совсем скупо о тяжких годах после революции, о личной трагедии, о страшных Соловках, о неусыпном внимании к себе и постоянной опеке советской власти. Но как рассказывал – живо, ярко, увлекательно! Такими же интересными были и его уроки. Планов он не признавал. Никогда их не писал. В класс приходил с томиком Пушкина или Лермонтова. Сам очень любил стихи и прививал эту любовь нам, школьникам. Больше говорил, чем спрашивал. Слушали его, раскрыв рты, позабыв обо всем на свете, самые хулиганистые ученики»[193].

Вне сомнения, уже тогда у него сформировался свой взгляд на классику, отличный от общепринятых трактовок советской школы, и который ему в полной мере удалось выразить в эмиграции и даже еще ранее – в итальянском Казачьем Стане, весной 1945 г., где он также преподавал литературу. Об этом рассказывает сам Ширяев в «Дневнике капитана Петрова» (1950), представляя себя в третьем лице:

«Руслитературу, вернее выборки из нее читает ротмистр Ш-в. Этот кроет сплеча: всё, чему нас в десятилетке учили, вверх дном летит. Молчалин у него – тип положительный, работник, скромный строитель России, а Чацкий – болтун, бездельник; Герцен – саботажник русского прогресса, Некрасов – шваль, а Горький – бесталанный писатель… Однако, подумаешь, пожалуй, – верно… А Шолохова нашего любит и считает, что “Тихий Дон” – обвинительный акт большевизму»[194].

Следующий важный этап Ширяева как филолога и литературоведа – работа в 1946 г. над книгой «Панорама современной русской литературы»[195], подготовленной по заказу венецианского издателя на итальянском языке. Книга, опубликованная под его наиболее часто используемым псевдонимом того времени «Алексей Алымов», получила признание в университетских кругах Италии, в том числе, и как учебное пособие для студентов-славистов. При издании книги ее автору пришлось идти вопреки тогдашнему благодушному отношению итальянской интеллигенции к советской действительности. Ширяев так вспоминает о своем первом печатном литературоведческом труде:

«– Не могли бы вы, профессоре, сказать это мягче, немножко сгладить ваши примечания? – Это говорит издатель Монтворо. Перед ним – листы перевода. Его глаза еще более мягки и грустны, чем обыкновенно. <…> – Смотрите, какое впечатление создают ваши биографические сведения: Гумилев расстрелян, Клюев погиб в концлагере, Есенин повесился, Маяковский застрелился…

– Ну, и что же?

– Такую книгу не будут покупать! И самое название главы “Гибель поэтов”?… Разве это возможно?

– Все факты верны, дотторе. Не могу же я заставить расстрелянного Гумилева второй раз умирать от тифа или холеры?

– Но это же ужас!

– Вполне с вами согласен.

– Я не коммунист, профессоре, я демократ. Но я хочу объективности.

– Я вам даю только точную запись фактов. Где же здесь субъективная их оценка?

– Но нам не поверят!.. Вся пресса говорит о расцвете культуры на вашей родине…