Британец

Всего за неделю до этой сцены ты гулял по Пэлл-Мэлл с горничной, был один из первых теплых дней ранней весны, в субботу, на улицы высыпали люди, нарядные, словно в мирные дни, они прогуливались с таким видом, будто и не подумают бежать в убежище, если завоет сирена, а если все-таки придется, то ни за что не потеряют самообладания; горничная говорила о своих страхах — что вы с ней можете потерять место, она очень беспокоилась, дергала тебя за рукав и, ни на миг не умолкая, говорила и говорила все о том же. На улице было много военных, но, кроме них, нигде не было заметно чего-то необычного, к небу, пятнистому от аэростатов, все привыкли, привыкли и к тому, что на окнах чуть не в каждом доме были крест-накрест наклеены бумажные полосы, чтобы при ударе стекла не разлетелись, как снарядные осколки, да и мешки с песком лежали на улицах будто от сотворения мира, и то, что памятники вместе с пьедесталами были заколочены в деревянные будки, а иные вообще исчезли, никого не огорчало, погода стояла хоть куда, в самый раз для акварелиста, и тебе совсем не хотелось слушать это нытье. Страхи горничной казались тебе преувеличенными — чепуха, не выгонят же вас, да, конечно, в доме судьи целыми днями шли препирательства, трибуналы, что ж, это серьезно, но если дойдет до дела, никто не вспомнит об их решениях, и ты шел с ней, ни дать ни взять — один из тогдашних лондонских мечтателей, бравировавших своей беззаботностью, болтавших о модном военном стиле в одежде, о недавнем выходе к народу обеих принцесс, а то и о чудном воздухе, какого не запомнят старожилы: если-де из-за нормированной продажи бензина все автомобили пойдут на металлолом, то это уже тем хорошо, что можно будет дышать полной грудью.

— Днем тебя вечно нет дома, ты не представляешь, что творится! — сказала жена судьи. — Воля твоя, но знай — дождешься, что прислуга свернет тебе шею!

И судья посмотрел на девочек, которые сидели, не притрагиваясь к еде, и переглядывались через стол, и прижал палец к губам:

— Эльвира, прошу тебя, Эльвира!

И опять она:

— Вирджил!

И опять он:

— Эльвира!