Британец

В самом деле, майору стоило бы заинтересоваться ими, а не Новеньким, подумал ты, снова услышав за окном голоса караульных, ему стоило бы расспросить тебя о них, а не об этом фантазере-сочинителе, который сам все о себе разболтал, именно с них надо бы майору глаз не спускать, раз уж он настолько серьезно относится к слухам о шпионах, якобы находившихся в лагере. Вдруг показалось наивным, что ты непонятно почему вообразил — будто майор задавал парочке те же вопросы, что тебе, и тут ты опять подумал: а может, он вовсе не Новенького имел в виду, может, вызвал тебя на допрос, чтобы для отвода глаз наплести ерунды, а тем двоим дать задание следить за тобой; значит, Новенький вообще ни при чем, а эти двое — доносчики, осведомители, которые докладывают о тебе майору. Сейчас оба играли торопливо, словно хотели побыстрей все закончить, и у тебя озноб пробежал по спине — ты подумал, что они, возможно, сговорились с Новеньким, хотя подобное предположение все еще казалось диким, но в ту же минуту ты подумал, и при этой мысли мучительно сдавило горло: вдруг этот парень знает, что майора не интересовала история с фотокарточкой, и лишь притворяется, что ни сном ни духом не ведает, для чего майор вас вызывал? Пока вы обсуждали, не пойти ли к старосте вашего дома, — разбудить да спросить, не найдется ли еще бутылки картофельной, — ты не спускал глаз с Новенького, следя за тем, как он задумчиво разглядывал свои карты; потом он отложил их, вытер вспотевшие ладони об одеяло, украдкой посмотрел на часы, раз, потом опять и опять, и все время он упорно избегал твоего взгляда.

Меченый поднял с пола окурок, закурив, передал Бледному, нашел еще окурок, закурил сам, тебя разбирало зло от того, как они курили, зажав в зубах окурки, и, щурясь от дыма, шлепали картами по крышке чемодана. Почему-то вспомнились ужимки, с которыми они, собираясь выйти погулять после обеда, лихо, чересчур набекрень, как тебе казалось, надевали шляпы; вообще вспомнилась их манера вести себя, привычка всеми командовать и распоряжаться, словно никакие они не беглецы, а уехали из дома по своей воле, этакие вояжеры, объездившие весь свет, настоящие господа, не то что угрюмые обитатели вашего зверинца, — вольные путешественники, которых занесло сюда чисто случайно; ты подумал об этом и мгновенно понял: на них нельзя рассчитывать, их клятвы в дружбе, бесконечные заверения в готовности прийти на помощь не стоят ломаного гроша, случись что — ты будешь один. Вот и теперь они прятали глаза, оставалось пропускать мимо ушей их трепотню, просто не обращать внимания — они опять дурачились и отпускали шуточки насчет того, что погода, похоже, будет вполне подходящая для морского круиза, ты не оборвал их, потому что был занят своими мыслями — с каждым проигранным очком ты все больше превращаешься в подозрительного субъекта, которого все избегают, стараются не иметь с ним ничего общего, чтобы не влипнуть в какую-нибудь передрягу, неудачника, от которого за версту несет бедой, и от этой вони не избавишься, как ни старайся.

До той минуты, когда в доме стали слышны первые утренние звуки, игра шла спокойно, но тут Новенький вдруг с размаху треснул кулаком по чемодану, так что карты подпрыгнули, и чуть не во весь голос выкрикнул:

— Тройка!

И те двое засмеялись:

— Тройка, говоришь?

И опять он:

— Тройка, господа!

И опять они:

— Тройка?

И он:

— Тройка, сукины дети, тройка!

К тебе будто издалека донеслись крики, препирательства, затем он взял листок с записью очков и подбил итог, тыча пальцем в кривые нарисованные карандашом кружочки, — получалось, что нужное число уже есть.