Британия. Краткая история английского народа. Том I

Он достигал наибольшей высоты именно в те моменты, когда другие приходили в отчаяние. Его голос гремел, как труба, когда он старался остановить своих солдат, обращенных в бегство натиском англичан при Сенлаке. Во время зимнего похода к Честеру он шел пешком во главе своих изнуренных войск и собственноручно помогал расчищать дорогу сквозь снежные сугробы. Вместе с нормандской смелостью в нем проявлялась и нормандская безжалостность. Когда жители Алансона в насмешку над его происхождением повесили на городских стенах сырые кожи с криками «Вот работа для кожевника!», то Вильгельм велел выколоть пленникам глаза, отрубить руки и ноги и бросить их в город. После своей величайшей победы он отказал телу Гарольда в погребении.

Сотни жителей Гемпшира были выгнаны из их жилищ, чтобы очистить ему место для охоты, а опустошение им Нортумбрии превратило север Англии в безлюдную пустыню. Жестокость и беспощадность сквозили в самих его шутках. Когда он состарился, то французский король Филипп насмеялся над неуклюжей полнотой Вильгельма и, когда болезнь уложила его в постель в Руане, сказал: «У Вильгельма такие же долгие роды, как у женщины». «Когда я встану, — побожился Вильгельм, — я побываю у обедни в стране Филиппа и щедро одарю церковь за счастливые роды; я принесу ей тысячу свечей. Этими свечами будут пожары, при свете которых заблещет сталь». В пору жатвы вдоль французской границы запылали города и села во исполнение обета Вильгельма.

Та же суровость характера сказалась и в его любви к уединению. Он обращал мало внимания на любовь или ненависть людей. Суровый взгляд, гордость, молчаливость и дикие порывы гнева наводили страх на его приближенных. «Он был так могуч и свиреп», — писал английский летописец, — что никто не осмеливался противоречить его воле». Он был любезен только с Ансельмом, и это еще сильнее оттеняло общую суровость его тона. Сам гнев его мало проявлялся в словах. «Ни с кем не говорил Вильгельм, и никто не осмелился заговорить с ним», когда он получил известие о восшествии на престол Гарольда. Только уходя из дворца в глушь лесов, Вильгельм становился другим человеком. «Он любил диких ланей и оленей, как будто был их отцом, и человек, виновный в их убийстве, подвергался ослеплению». Сама смерть застала Вильгельма таким же одиноким, каким прожил он всю свою жизнь. Когда король испустил последний вздох, то вельможи и священники разбежались, и обнаженное тело Завоевателя осталось распростертым на полу.

Гений Вильгельма превратил его из чистого норманна в великого полководца и политика. За ростом нормандского могущества ревниво следил граф Анжуйский Жоффруа Мартел, и ему удалось вооружить против Вильгельма французского короля. Опасность превратила Вильгельма из странствующего рыцаря в стратега. Когда французская армия перешла границу, он осторожно держался на ее флангах, пока на одну из ее частей, расположившуюся в маленьком городке Мортемер, не напали врасплох его воины и не разбили ее наголову. Другую дивизию теснил сам герцог, когда Ральф де Тени, взобравшись на дерево, передал ей известие о гибели их товарищей. «Вставайте, вставайте, французы! Вы спите слишком долго; идите хоронить ваших друзей, лежащих мертвыми в Мортемере».

Через четыре года новое, еще более грозное вторжение французов в Нормандию было встречено Вильгельмом с тем же искусством. Он холодно смотрел на ограбление своих городов и аббатств, опустошение Бессина, разграбление Кана и уклонялся от сражения до тех пор, пока французы не приготовились перейти при Варавилле Див с целью проникнуть с огнем и мечом в богатый округ Лизье. Но едва перешла реку половина армии, как Вильгельм напал на ее тыл, и сражение, как и предвидел герцог, продолжалось до тех пор, пока подъем воды не разделил французов надвое. Столпившиеся на узкой плотине всадники, пехотинцы и обозы гибли под дождем нормандских стрел. Никто не спасся, и французский король, беспомощно смотревший с другого берега на поражение своей армии, отправился умирать домой.

Смерть Жоффруа Мартела избавила Вильгельма от соперника среди князей Франции. Лежавший между Нормандией и Анжу Мен признал без борьбы его власть, а Бретань, приставшая к союзу его врагов, была приведена в покорность одним походом.

Эта внешняя деятельность не отвлекала внимания герцога от положения самой Нормандии. Трудно было обеспечить мир и порядок в стране, полной буйных и хищных баронов. «Нормандцев, — говорил один из их поэтов, — надо держать под пятой; тот только может распоряжаться ими, кто умеет обуздывать их». Вильгельм «никогда не любил разбойников». Его покровительство торговцам и крестьянам в первые десять лет его правления вызывало постоянные восстания баронов. Во главе недовольных становились его собственные родственники, призывавшие на помощь французского короля. Но победы при Мортемере и Варавилле отдали мятежников в его власть. Одни из них томились в темницах, другие подверглись изгнанию и присоединились к завоевателям Апулии и Сицилии.