«Высокомерные речи» короля возбуждали досаду в тех парламентах, к которым он с ними обращался, но уже само их повторение вызывало известную веру в ту произвольную власть, какой они требовали для короны. Как образчик их тона мы приведем отрывок из речи, произнесенной в Звездной палате: «Рассуждать о том, что Бог может сделать, безбожие и богохульство, говорил Яков; точно так же подданные выказывают надменность и пренебрежение к королю, рассуждая о том, что он может сделать, или говоря, что он не может сделать того или этого». «Если исполнение будет соответствовать правилам, заметил по поводу подобных выражений вдумчивый наблюдатель, мы вряд ли передадим нашим преемникам свободу, унаследованную нами от предков».
Если мы хотим отнестись справедливо к тому, что в иных действиях парламента, на первый взгляд, представляется вызывающим, мы непременно должны иметь в виду это вызывающее поведение короны в течение всего царствования Якова I. Относиться спокойно к таким неслыханным притязаниям власти — значило погибнуть. Притом эти притязания шли вразрез с лучшими стремлениями эпохи. Люди всюду искали закона. Ф. Бэкон отыскивал его в материальной природе; Гукер доказывал господство его в духовном мире. Те же стремления видим у пуританина. Он внимательно изучал Священное Писание, желая узнать волю Божью и, безусловно, следовать ей во всем: и в важном, и в мелком. Но это безусловное повиновение он выказывал только к воле Божьей; человеческие повеления имели для него силу только в случае их соответствия с законом, данным Богом. Сама вера обязывала пуританина рассматривать всякое требование, предъявляемое к нему установленными властями — светскими и духовными, и признавать или отвергать его, учитывая его соответствие с высшими обязанностями человека перед Богом. «В вопросах веры, — говорила госпожа Гетчинсон о своем супруге, — он всегда подчинял свой разум слову Божьему; а во всем прочем величайшие мирские авторитеты не смогли бы заставить его отказаться от своего суждения».
Очевидно, непроходимая пропасть отделяла такое настроение от безусловной покорности королю, требовавшейся Яковом I. В своем стремлении к законности пуританин доходил до педантизма, а сознание нравственного порядка и закона вызывало в нем нетерпимость к беззаконию и беспорядочности личной тирании; он выказывал критическое отношение к власти и даже, в случае нужды, упорное и непреодолимое сопротивление, вытекавшее не из пренебрежения к ней, а из преданности авторитету, более высокому, чем королевский. Если теория божественного права королей должна была неизбежно возмущать против себя лучшие силы пуританства, то и высшие, и низшие его стороны одинаково возмущало отношение Якова I к епископам. Уже понимание Елизаветой ее верховенства над церковью служило для подданных сильным камнем преткновения, но, по крайней мере, для Елизаветы верховенство было просто отраслью ее власти. Яков I смотрел на верховенство, как и на королевскую власть, совсем иначе, чем Елизавета. Взгляд этот образовался у него под влиянием тяжелых унижений, перенесенных им в Шотландии в борьбе с пресвитерианством. В начале его царствования шотландские пресвитеры оскорбляли и пугали его, и он стал смешивать пуритан с пресвитерианами. Но, в сущности, для внушения этой мысли не нужно было предрассудков. Сама по себе она была вполне логична и соответствовала предшествовавшим ей посылкам.
Яков I разделял учение кальвинизма, но в его церковном строе, в ежегодных собраниях, в публичном обсуждении и критике мер правительства с церковной кафедры он видел организованную демократию, угрожавшую короне. Новая сила, упразднившая в Шотландии власть епископов, могла упразднить и монархию. На ту и другую, под прикрытием то религии, то политики, нападал народ. Из того, что враг был один и тот же, Яков I, со свойственной его роду близорукостью, вывел заключение о единстве интересов епископа и монархии. «Без епископа нет короля», — гласило его знаменитое изречение. Надежды на церковную реформу не нашли сочувствия у короля, которого ничто так не восхищало в Англии, как ее устроенная и послушная церковь, ее синоды, собиравшиеся по воле короля, ее суды, проводившие королевские указы, ее епископы, считавшие себя ставленниками короля.
Он принял петицию тысячи и созвал в Хемптонкорте на совещание епископов и пуританских богословов, но не выказал желания обсуждать принесенные жалобы, а воспользовался случаем для проявления своей богословской учености. На требования пуритан он смотрел с чисто политической точки зрения. И епископы объявили, что оскорбления, которыми король осыпал их противников, были внушены ему Святым Духом; пуритане еще осмеливались оспаривать его непогрешимость. Яков I закрыл совещание угрозой, раскрывшей политику короны. «Я заставлю их подчиниться, — сказал он о возражавших, — или выгоню их из страны».