Британская империя

Но такое предположение слишком рискованно. Мы не вправе предполагать, что в таком населении, как население Индии, существует понятие об общественном благе, об общем благосостоянии, которому должны подчиняться все личные интересы. На самом деле это значило бы предполагать существующим то, чего, как мы видели, в Индии нет, – нравственное единство или национальность. При отсутствии национального сознания вместо общей оценки благ, доставленных стране англичанами, каждый отдельный класс спрашивает себя, как отозвалось именно на нем английское владычество: мусульмане должны задаваться вопросом, как оно повлияло на их религию, брамины – на их древнее социальное верховенство, туземные князья – на их царское достоинство. Великим благодеянием, оказанным англичанами стране, то есть подавлением общего грабежа и уничтожением всемогущества наемной солдатчины, воспользовался главным образом тот класс, который, будучи самым многочисленным, имеет мало влияния и обладает короткой памятью, это – столь типичный для Индии класс мелких земледельцев, которые всецело поглощены трудной задачей существования и высшее стремление которых ограничивается желанием не дать преждевременно разлучиться душе с телом. Те, кто переносили на себе грабежи, пытки и убийства хронических войн, без сомнения, должны благословлять Англию; те же, кто грабили и убивали (а они составляют самый влиятельный класс), едва ли ее благословляют. Фактически известно, что все те, кто при правлении моголов пользовался влиянием в Индии, те, кто обладал монополией официальных должностей, те, кто принадлежал к расе, привыкшей управлять и представлять собою господствующую религию, то есть все, чье мнение в политическом отношении должно бы быть для Англии важно, пострадали от английского господства. Все человеколюбивые попытки англичан поднять туземные расы имели своим следствием подавление этих элементов и довели многие из них до самых тяжких бедствий. Вопрос этот подробно рассмотрен в сочинении д-ра Гентера о мусульманах в Индии.

При таких обстоятельствах было бы очень опрометчиво надеяться, что признательность, внушенная там и сям правлением англичан, может уравновесить то недовольство, которое они возбуждали среди тех, от кого отняли власть и влияние.

Нам остается признать, что могущество Англии покоится на армии, и на армии, две трети которой для англичан только наемники. Эта поддержка может показаться слабой, особенно для такого обширного владения. Но мы должны обратить внимание на силу сопротивления, которую англичанам приходится преодолевать. Здесь мы находим население, которое по привычке и по долгой традиции совершенно пассивно, – население, которое так долго было организовано иноземными военными правительствами, что самое понятие о сопротивлении им было утрачено. Мы находим население, лишенное всякого единства, с национальностями, лежащими слоями одна под другой, и с языками, вовсе непохожими, образовавшимися путем слияния (так называемые сложные наречия), другими словами – население, не способное ни на какое общее дело. Я уже говорил, что, если бы это население имело хоть искру той корпоративной жизни, которая отличает нацию, его нельзя было бы сдержать той лапой, какой его сдерживает Англия. Однако нет никаких признаков, что в ближайшем будущем эта корпоративная жизнь в нем возродится, и потому британское правительство для мирного времени оказывается достаточно прочным. Оно во многих отношениях сильнее, чем было во время мятежа.