Британская империя

Этот момент отмечает не только падение, но и возвышение мировой державы. Англия к этому времени научилась пользоваться примером Голландии и теперь следует по тому же пути к коммерческому преобладанию. Первые Стюарты, хотя в их царствование и были впервые основаны колонии, не прониклись, по-видимому, новыми идеями. Они не следуют системе Елизаветы и обращают свои взоры скорее на Старый Свет, чем на Новый. Но реакция эта прекращается, когда власть переходит к республиканской партии; тогда начинается политика, правда, не очень разборчивая, но зато умелая, решительная и успешная.

Эта «океаническая» политика, направленная к западу, подобна политике последних лет царствования Елизаветы. Здесь впервые Новый Свет воздействует на Старый посредством личного влияния. Д-р Польфри (Dr. Polfrey) чрезвычайно интересно проследил влияние, так сказать, элемента Новой Англии в парламентских партиях этого времени. Новая Англия сама по себе была детищем пуританизма, и притом пуританизма в его вторичной фракции индепендентов, приверженцем которых был сам Кромвель. Поэтому Новая Англия принимает самое близкое участие в английской революции. Можно назвать нескольких выдающихся политиков того времени, которые сами жили в Массачусетсе, например, сэр Генри Вен (Sir Henry Vane), Гюг Питере (Hugh Peters),[57] капеллан Кромвеля, и др. В это же время великий английский флот, сделавшийся впоследствии столь знаменитым, начинает владычествовать на морях под командой Роберта Блека (Robert Blake).[58] С этого момента орудием английского могущества делается военный флот. Армия, несмотря на то что она организована лучше, чем когда-либо, и, в сущности, узурпировала правительство, посадив на трон своего полководца, претерпевает падение и подвергается нападкам народа, тогда как флот с этого времени делается навсегда его любимцем. Отныне создается общее убеждение, что Англия – не военное государство, что она или вовсе не должна иметь армии, или должна иметь возможно меньшую армию, но что флот ее должен быть сильнейшим в мире.

С нашей точки зрения, колониальная политика Кромвеля интересна не своею большей нравственностью и не большей успешностью по сравнению с политикой Реставрации, но тем, что она служит образцом, которому следует Карл II. Нравственная прямота едва ли составляет ее характерную черту; религиозность же сделалась бы самой опасной ее стороной, если бы протекторат продолжался дольше. Ибо ничего нет опаснее империализма, начертавшего на своем знамени идею. Протестантизм был бы для императора Оливера тем же, чем были идеи революции для Наполеона и его племянника.