Британская империя

Настойчивость, однако, является добродетелью. Вагоны, когда их толкают, сильнее прижимаются друг к другу, но можно разъединить их, оттащив назад. Правда, и здесь все оказалось не так просто. Соединительная цепь паровоза дюймов на пять-шесть не доставала до цепи перевернутого вагона. Стали искать запасную цепь. Нашли ее по чистой случайности. Паровоз потащил обломки и прежде, чем цепь разомкнулась, оттащил вагон на несколько ярдов. Казалось, теперь уж путь точно свободен. Но угол башмака снова зацепился за угол вагона, и мы снова остановились.

Ничего не оставалось, как только биться о препятствие, надеясь, что железо постепенно прогнется, сломается и мы проскочим».

Читая это обстоятельное описание, где все раздражение рассказчика достается тяжести вагона, вхолостую прокручивающимся колесам и цепляющимся углам, как-то даже забываешь, что дело происходит под интенсивным обстрелом, ружейным и артиллерийским. Забываешь, однако, ненадолго. «Пока мы бились, враг тоже не сидел сложа руки. Я уговаривал машиниста не торопиться и толкать осторожно, ведь если паровоз сойдет с рельсов, мы лишимся последнего шанса оторваться от противника. Паровоз еще несколько раз толкнул препятствие без видимого результата, и тут в переднюю его часть попал снаряд, который поджег деревянную надстройку. Машинист прибавил пару, и мы с разгону еще раз врезались в препятствие. Раздался скрежет, машина качнулась, остановилась, опять рванулась и со страшным скрипом протиснулась вперед, царапаясь о перевернутый вагон. Ничего, кроме ровных рельсов, не лежало теперь между нами и домом».

Как выяснилось, провести через опасное место на рельсах удалось только локомотив. Снаряд повредил сцепление, и вагоны остались по ту сторону препятствия. Холдейн решил эвакуировать всех раненых на локомотиве, а самому укрепиться в расположенных неподалеку зданиях и дождаться помощи. Первое ему удалось, второе – нет. Занять удобную для обороны позицию англичане не успели, и перед лицом превосходящего противника были вынуждены сдаться в плен.

Черчилль описал обстоятельства своего пленения: «Когда мы добрались до домов, где было решено занять оборону, я спрыгнул на рельсы, чтобы дождаться идущих сюда людей. Этим объясняется и адрес, откуда отправлено настоящее письмо. Локомотив скрылся, и я оказался один в неглубоком овраге, вокруг не было видно ни одного нашего солдата, так как все они сдались. Затем неожиданно на рельсах у конца оврага появились двое, но без униформы. Поначалу я принял их за дорожных рабочих, но затем до меня дошло, что это буры. Моя память хранит их образы: высокие подвижные люди, одетые в темные просторные костюмы, в выгоревших шляпах с широкими полями, опирающиеся на ружья. Они стояли меньше чем в ста ярдах от меня. Я повернулся и побежал вдоль рельсов, и единственной моей мыслью было «меткость буров». Просвистели две пули, всего в футе от меня, по одной с каждой стороны. Я бросился за насыпь, но она не давала прикрытия. Я еще раз взглянул на них – один опустился на колено и прицелился. Я опять бросился вперед. Движение казалось моим единственным шансом. Вновь в воздухе просвистели две пули, но меня не задели. Я не мог этого вынести. Нужно выбраться из канавы, из этого проклятого коридора. Я вскарабкался на насыпь. Позади взметнулась земля, что-то ударилось мне в руку. Но за канавой была небольшая впадина. Я скорчился в ней, пытаясь отдышаться. С другой стороны дороги показался всадник, который скакал ко мне, что-то выкрикивая и маша рукой. Он был от меня в сорока ярдах. Будь у меня ружье, я легко мог бы застрелить его. Я ничего не знал о белых флагах, а пули привели меня в бешенство. Я потянулся за маузером. «По крайней мере, этого», – сказал я себе. Но, увы, я оставил оружие в кабине паровоза, чтобы оно не мешало мне растаскивать обломки.

Между мною и всадником была проволочная изгородь. Попытаться бежать? Но мысль еще об одном выстреле с такого близкого расстояния доконала меня. Смерть стояла передо мной, беспощадная угрюмая Смерть, со своим легкомысленным спутником – Случаем. Я поднял руки и, как лисицы мистера Джоррокса, крикнул: «Сдаюсь!» Затем нас согнали в жалкую кучу вместе с остальными пленными, и только тогда я заметил, что моя рука кровоточит. Пошел дождь». Этот репортаж, как и несколько следующих, был написан в Претории.

На дурное обращение с пленными Черчилль не жаловался, скорее наоборот: «Буры столпились вокруг, с любопытством глядя на свою добычу, а мы поели немного шоколада, который, по счастью, так как мы не завтракали, сохранился у нас в карманах, сели на сырую землю и задумались. Дождь струился с темного свинцового неба, а от конских попон поднимался пар.