Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Вскоре Гаррис получил от Стормонта депешу, в которой министр уверял: Декларация о вооруженном нейтралитете заключает в себе «ложное истолкование международного закона». Он доказывал, что имущество врага, хотя и найденное на нейтральном корабле, составляет законную добычу, что подтверждают многие авторитеты. Захватив с собой депешу Стормонта, Гаррис направился на прием к графу Панину. Посол просил министра передать документ императрице и убедить ее в ложности слухов, которые распространялись недоброжелателями Англии, будто бы британцы «сильнейшим образом» отвергали Декларацию и объявили, что никогда не примут ни одну из ее статей. Панин подтвердил, что инициатива написания Декларации целиком принадлежит императрице, а сам он только выполняет ее указания, и что этот документ никак не вредит интересам Британии.

В мае 1780 г. Панин сообщил послу о мерах, предпринятых императрицей по созданию Лиги нейтральных держав, усилия которой будут направлены на охрану их судов, а в случае, если торговля одной из них подвергается «стеснению», все державы будут должны «немедленно соединиться, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное их флагу, и поддержать права их притесненных подданных»506.

В июне 1780 г. российское правительство направило рескрипт Симолину, в котором извещало: для того, чтобы «довести до конца и узаконить навсегда к общей народной пользе» новую систему морского нейтралитета «по первоначальным естественным правам», снаряжено и вооружено при Кронштадте три эскадры. Первая из них должна идти в Средиземное море, вторая направлялась к Лиссабону, а третья – «за Зунд в Северное море». Главная цель эскадр заключалась в том, чтобы российский флаг «везде надлежащим образом уважаем был», и чтобы плавание российских торговых судов «не было подвержено от воюющих … держав»507.

Особое недовольство англичане высказывали против вступления в Лигу нейтральных держав своего конкурента на море – Голландии. Об этом Гаррис неоднократно говорил в беседах с Паниным, Потемкиным и императрицей. Однако его возражения не были услышаны. В свою очередь российская сторона упрекала англичан за их противоправные действия в отношении своих судов. Во время беседы с Паниным 23 октября 1780 г. Гаррис услышал немало упреков по поводу захваченных английскими крейсерами российских кораблей. Посол счел заявления министра вымыслом508. Однако письмо Симолина к графу Панину от 10 ноября 1780 г. убеждает в обратном. В своей депеше российский посол извещал о беседе с лордом Стормонтом, во время которой указывал на продолжающиеся захваты «английскими арматорами» принадлежащих российским подданным судов, хотя их обязывали «иметь в почтении российский флаг и не наносить никакого препятствия торговле подданным Ее Величества»509.

Любопытна реакция британского парламента на Декларацию о вооруженном нейтралитете, о которой упоминал российский исследователь Н.А. Нотович. Он подчеркивал, что все ораторы в обеих палатах парламента были склонны признать декларацию «наиболее враждебным актом» России против Англии. Большинство депутатов палаты общин считали неизбежным разрыв отношений с Россией. Известный юрист лорд Кэмбден в своей пространной речи пытался доказать, что русская императрица стремится «диктовать собственные законы всем морским державам и подорвать главные основы международного права, которое никогда не предписывало щадить неприятельские суда, плавающие под чужим флагом». Лорд Кэмбден расценил Декларацию как «опасный и произвольный акт», а потому Англия должна или объявить войну России и ее союзникам, или предоставить этим державам свободу помогать всем врагам Великобритании510.

Тем временем российские дипломаты продолжали активную деятельность по привлечению новых государств в Лигу нейтральных держав. В одном из донесений в Лондон Гаррис с нескрываемой радостью признавал, что Панин предпринимает большие усилия для вовлечения в Лигу Нидерландские республики и с трудом скрывает от императрицы, что не все они дали на то свое согласие. Гаррис не мог удержаться от того, чтобы не упрекнуть голландцев за их желание вступить в Лигу. «Мы, вероятно, нанесем этой конвенции удар под самый корень, отняв у голландцев их название нейтрального народа, – писал он Роберту Кейту в Вену 29 ноября 1780 г. – Они неблагодарные, низкие и бесчувственные невежи: и если их ожидает погибель, они ее вполне заслужили»511.

Однако попытки англичан помешать Нидерландам присоединиться к Лиге не увенчались успехом. В декабре 1780 г. курьер доставил в Петербург документ о согласии Голландии вступить в Лигу, хотя его одобрили не все провинции. Главное, что подпись под документом поставил сам штатгальтер республики. Гаррису стало также известно, что голландцы предложили российской стороне заключить с ними торговый договор на условиях, «крайне выгодных для России»512.