Британские коммандос

В операции участвовал отряд коммандос № 10 (IА)[16], включавший роту французов и роту^{1} «Икс», сформированный из бывших немецких подданных. Все немцы попали в плен, и больше их никогда не видели; несомненно, они умерли страшной смертью. Отряд № 10 потерял шесть из высадившихся восемнадцати человек. Американские рейнджеры также потеряли шесть человек из восемнадцати. Еще одно формирование коммандос впервые бросили в бой в Дьеппе — два отряда коммандос Королевского военно-морского флота (С и D). Они должны были прикрывать пляжи, однако, подобно прочим, некоторые так и не достигли намеченных целей, погибнув по дороге[17]. К середине дня операция «Джубили» практически закончилась. Те, кто сумел вернуться на суда, оставили позади побоище, подобное которому ни один из них не захотел бы увидеть снова: длинные пляжи Дьеппа, усеянные трупами и горящими обломками танков. Из 4963 канадцев в Англию вернулись только 2210, многие из них раненые. Если учесть, что много канадских подразделений так и не добралось до берега, потери неприемлемы по меркам любой войны. Всего канадцы потеряли 3367 человек, из них 1946 военнопленными и 907 убитыми.

Потери других подразделений были еще страшнее. Только вспомогательные войска не досчитались 3000 человек. Сильно пострадали экипажи кораблей, катеров, десантно-высадочных судов и военно-воздушные силы союзников. ВВС Великобритании задействовали 74 эскадрильи, канадские ВВС — 12. Масштаб воздушной битвы над Дьеппом очевиден из потерь, понесенных союзниками: сбиты 106 самолетов и только 30 пилотов уцелели. «Люфтваффе» потеряли 96 самолетов. Союзники также потеряли 300 десантно-высадочных судов и катеров, 28 танков и 1 эсминец.

Один из летчиков, канадец, упал в море после десятиминутного воздушного боя с немецким истребителем. В тот день ему повезло. Его, уносимого в открытое море, заметили с одного из десантно-высадочных судов, на котором спасались коммандос из отряда № 4. Судно изменило курс. Летчика втянули на борт, кто-то сунул ему в руку консервную банку с саморазогревающимся супом и сказал: «Нравится тебе такая служба?» У летчика не нашлось ответа, зато число потерь уменьшилось на единицу.

Взаимные обвинения вспыхнули уже на обратном пути, однако пиаровская машина в Лондоне была запущена на полную мощность. В официальном сообщении Маунтбеттен говорил о полезных уроках, которые послужат будущему, имея в виду неминуемое вторжение в континентальную Европу, и, как положительную сторону операции, он подчеркивал тот факт, что две трети ударного отряда вернулись домой. Уроки, несомненно, были получены, и не первые, так как все это уже проходили в Галлиполи. Однако стоил ли результат той дорогой цены, что была заплачена, — совершенно другой вопрос, и мнения тут диаметрально противоположны. Спорам предстояло длиться годами, и, совершенно естественно, особую горечь при каждом упоминании Дьеппа испытывают канадцы. Ни одно из главных действующих лиц никогда не признается в поражении, хотя каждый испытывал чувство вины, даже стыд, за происшедшее. У Патрика Портьюса, шесть недель после описываемых событий пролежавшего на больничной койке, было время для размышлений, и он пришел к выводу, разделяемому многими: Дьепп — полнейшая катастрофа, которая не должна была случиться. Когда он читал статьи в газетах, а позже — автобиографии и биографии армейской верхушки военного времени, его больше всего раздражали часто повторяемые утверждения об «усвоенных уроках», подобные заявлению Маунтбеттена сразу после Дьеппа. Вот слова Портьюса: «Я уверен, что 90 процентов тех уроков можно было усвоить, тренируясь в Британии у Уэймута или в любом другом месте. Взять, к примеру, тяжелые пехотные танки «Черчилль», которые прежде ни разу не участвовали в боях. Они просто рвали гусеницы на камнях: их можно было испытать в Британии и посмотреть, могут ли они работать на каменистом пляже. Мне очень, очень горько».

Кого же винить? Годы спустя в своих мемуарах фельдмаршал Монтгомери утверждал, что в рейде были допущены две серьезнейшие ошибки: решение о замене парашютистов на коммандос и отказ от предварительной бомбардировки немецких укреплений. Маунтбеттен пришел в ярость и уговорил Уилдмена Лашингтона, своего бывшего начальника штаба, написать ему письмо. В этом письме Лашингтон должен был напомнить, что председателем совещания, на котором принимались оба этих решения, был сам Монтгомери. Затем Маунтбеттен скопировал письмо и послал его Монтгомери вместе с поздравлениями по поводу «его замечательного вклада в историю военных успехов». Письмо нисколько не поколебало высокомерия Монтгомери. Он ответил, что не помнит Лашингтона, «слишком мелкую сошку», чье мнение не имеет никакого значения.